Николай Семченко - Одиночество шамана

Женщины старались угодить Андрею, но когда речь снова заходила о сушилке, они как-то смущались и явно что-то недоговаривали. Он подумал, что, возможно, и у нанайцев та же беда, что и у русских: зависть. Кто-то позавидовал удаче старушек, их небольшому, но постоянному приработку – и навредил им.

– Ну, что ты! – Дашка покачала головой. – Это не человек навредил.

– Верно: не человек, – подтвердила Дачи. – Бурэкта, наверное.

– Тсс! Что ты болтаешь? – сердито нахмурилась Дашка, подавая знак: молчи, мол, экэни 46 .

Дачи смущенно замолчала, но Андрей настырно не оставал: какой такой бурэкта, да что же случилось всё-таки?

Наконец, Дачи, виновато глянув на подружку, вздохнула:

– Э, какое дело-то! Пошли мы в одно место багульник собирать – он там густо растёт, высокий, красивый. Два мешка веток наломали. Пришли назад, сушить ветки разложили. Довольные такие. Дашка домой ушла, а меня сон сморил. И видится мне, будто входит в комнату старик – весь словно каменный, зеленым мхом порос, а вместо волос лишайник на голове. Протягивает руку, за горло меня схватить хочет, я – от него, он – ко мне, душить начал. Тут я проснулась, вскочила с постели, страшно мне. Всю ночь не спала. За окном, слышу, ветер воет, гроза началась…

– Ага, – кивнула Дашка, – и я глаз не сомкнула. Ко мне тоже этот старик приходил. Душил меня, ругал: зачем священное место оскорбили?

– Какое священное место? – не понял Андрей.

– Багульник в священном месте рос, – пояснила Дашка. – Туда никто не имеет права ходить без надобности, тревожить покой бурэкта – святого камня. Ему наши предки поклонялись, он вроде торо-идола, вокруг него чэктырить водку 47 положено, угощение оставлять, а мы, наоборот, забрали ему принадлежащее.

– Непочтительно со священным камнем обошлись – даже не заметили его, – подтвердила Дачи. – Дух на нас рассердился. Грозу наслал, сушилку ветром порушил, ещё бы натворил бед, если бы мы перед ним не извинились.

– Плохо, шамана у нас нет, – вздохнула Дашка. – Он бы с бурэкта быстрее договорился. А мы два раза ходили чэктэрить, прежде чем он успокоился. Хорошо, Чикуэ помогла: подсказала, как с ним разговаривать надо.

– Э! Ничего-то мы не знаем, всё забыли, что наши предки знали, – нахмурилась Дачи. – Молодые были, в комсомол нас записали, комсомол сказал: сеоны – предрассудки, темные люди в них верят, смеяться надо над шаманами – обманывают они народ. Ничего мы тогда не понимали, думали: неграмотные, совсем глупые будем, если бабушкиным сказкам поверим. А нынешние молодые совсем ничего не знает, даже по-нанайски многие не говорят…

Дачи принялась ругать современную молодёжь, которая не уважает старших, забывает обычаи, предаётся веселью, хочет всего, сразу и бесплатно, совсем от рук отбилась, иные заткнут уши какими-то пробочками с проводами – и ничего не слышат, ровно глухие: оказывается, это у них радио такое – бабушка явно не знала, что такое плейер, а компьютер принимала за телевизор, в котором всякие бесенята прыгают, стреляют-убивают один другого, и что хорошего в таких играх? Дашка вторила ей, сокрушённо покачивая головой и беспрестанно шмыгая носом. Их суждения ничем не отличались от мнений их собственных бабок, вспомнили бы их – наверняка смутились бы: поводы для осуждения молодых почти те же самые, ибо внуки всегда хотят жить своим умом, юность всегда полна максимализма и желания заглянуть за горизонт, а новые идеи и увлечения зачастую просто непонятны старшим: у каждого поколения свои привычки и пристрастия.

– Лицемерки! – вдруг возмутилась аоми, до того не дававшая о себе знать. – Спроси-ка у Дашки, зачем она деревянных сэвенов в костер бросала. А молодая Дачи помогала комсомольцам стаскивать крест с церкви. Кто её заставлял это делать, а? Спроси!

Андрей не хотел спрашивать старушек об этом. Зачем? Как говорится, дела давно минувших дней. Глупые были, да и время такое было: если ты не со всеми, то, значит, против всех, да и поди разберись, где правда, если все углы плакатами увешаны: «Мы к коммунизму держим путь», «Светлое будущее строим сами!», «С отсталым элементом нам не по пути». Кому ж захочется оказаться в таких отсталых?

– Ну, побрани их, что ли, за то, что травы плохо заготавливали, – настаивала Ниохта. – Не давай им спуску!

В последнее время аоми слишком часто заставляла Андрея делать то, что сам он не хотел. Зудела, ныла, даже кричала – делай, мол, как тебе сказано, иначе тебе самому плохо будет. Если он отказывался, Ниохта скребла когтистой лапкой по его сердцу, что-то такое задевала в нём, наверное, нервы – он весь напрягался, дрожал, лоб покрывался испариной, а по спине холодной змейкой пробегал озноб. Чтобы избавиться от этих неприятных ощущений, иногда он всё-таки уступал Ниохте, и та, довольная, злорадничала: «А! Уважаешь мою силу!»

Однако Андрей заметил и другое. Если он резко и категорично говорил «нет», то Ниохта обычно ни на чём не настаивала – побухтев, затихала и не подавала признаков своего присутствия. По каким-то причинам, воля человека оказывалась выше власти вселившейся в него аоми.

– Развесил уши и слушаешь их россказни, – не успокаивалась Ниохта. – Они тебе с три короба наплетут не только про старика-камня… Как это Дашка до сих пор не рассказала о тигре – хранителе своего рода? Она эту сказочку любит вспоминать.

Но о тигре первой вспомнила Дачи. Она вдруг глянула на Дашку и хитро прищурилась:

– А знаешь, наверно, нам и амба помог? Старик-камень просто так не успокоился бы. А как ты почэктэрила на сэвен-тигра, так сеон и перестал нас пугать.

– Может, и тигр помог, – кивнула Дашка. – Род Ахтанка – тигриный род как-никак. Но я не мастерица об этом рассказывать. Вот моя бабка хорошо рассказывала, на разные голоса, в лицах изображала – всё село сходилось её послушать. А я так не могу…

– Скромница, – язвительно хмыкнула Ниохта.

– Тебя пока не спрашивают! – оборвал её Андрей. – Помолчала бы, а? Надо будет – спрошу.

Бабушка Дачи заметила, что Андрей порой о чём-то как бы задумывается или прислушивается к себе – не поймёшь. Она знала: у некоторых людей заводится внутренний голос – это сеон пытается вселиться в тело человека, и плохо, если он не хочет шаманом стать: измучает его злой дух, с ума может свести.

Андрей приметил напряженный взгляд Дачи и нарисовал на губулыбку:

– Извините. О работе подумал. Как-то там без меня?

Обманул старушку. Эх, нехорошо! Но не скажешь же первой встречной, что внутри тебя некто сидит, да ещё и регулярно разговоры разговаривает.

Он решился рассказать Дашке о том, как тигр выходил на дорогу. И о странном мальчике, который на него верхом сел. О том, что пассажиры по какой-то причине тут же и забыли о происшествии, Андрей умолчал.