Юлий Крелин - Очередь

– А разбился бы?

– Ну да! А чего ж он сел на хвост? Не положено. Дистанцию держи, если за руль взялся.

– Да как же так, Кирилл? Если и не разбился, легко ли ему чинить? Ой! Совсем забыла. Надо мне девушку из парикмахерской найти, живот что-то у нее болел. Пойду искать. Ты посиди здесь, Кирилл.

– Нет. Тоже пойду. Свою машину запирать надо, на других оставлять не годится!

Они вышли. Лариса закрыла машину и двинулась вдоль очереди. Через несколько шагов она обнаружила свою возможную больную около машины, из которой неслась музыка, современная ритмическая музыка, по мнению Ларисы, неподходящая для спокойного слушания и прекрасная для танцев. Девушка стояла спокойно, чуть притопывая ногой. Судя по лицу, она блаженствовала, и маловероятно, что у нее болел живот. Судя по лицу.

– Добрый час, – почему-то необычно для себя сформулировала приветствие Лариса.

– Здравствуйте, Лариса Борисовна. Все в порядке. Ничего не болит. Можете спать спокойно, доктор.

Лариса ничего не ответила и пошла к своей машине. По дороге она встретила Валерия Семеновича.

– Если начнется операция оттеснения, я свистну и замигаю фонариком.

Лариса кивнула, снова ничего не ответила, уселась, как прежде, опять включила печку и совсем уже было заснула, как пришла Тамара.

– Садись, Тамарочка, пей кофе, ешь – все тут. – Лариса показала на сумку. – А я – спать.

И как будто вырубили свет, вырвали рубильник, – тьма, нету ничего, отключение сознания. Это сон усталости, без сновидений, еще не отдых. Потом появился свет, какие-то фигуры, образы – это уже сны, отдых. Какая-то кровать, человек на ней лежит вытянувшись, то ли она сама, то ли Стас, и мыши, мыши из-под кровати, все больше, больше. Она вскочила… Или Стас. Бежать некуда – всюду мыши. Потом явился психиатр с дудкой, заиграл что-то, и они пошли за психиатром – то ли Стас, то ли она, то ли оба. А потом уже только она – в Домодедове на летном поле; мороз, ветер бьет по щекам, слезу вышибает, а с ней то ли Стас, то ли Валера. Нет, наверное, не Стас. Кто-то дома остался, кто-то дома ее ждет, конечно, то ли Стас то ли Валера? Они полетят куда-то через этот мороз, то ли в Ташкент, то ли в Баку. Зачем? Кто-то их ждет там, то ли во Фрунзе, то ли в Душанбе, где-то у них будет дом, где-то она будет жить с ним то ли неделю, то ли три дня. Понятно, это Станислав. Зачем?! Со Станиславом могут и дома жить. Может, Валерий? Едут с Валерой. У трапа длинная очередь – проверяют билеты. Мороз, ветер, слезы, толпа, толкотня – каждый хочет скорее в тепло. Суета людская. Кто-то кричит, чтоб пустили вперед с детьми. Идут дети. Дети, дети. Ее отталкивают. Вот она уже на трапе, тянет вперед свой билет, а ей говорят, что нечего пустые билеты давать – нет ни имени на нем, ни паспорта в руках, и рейс никому не известен. Кто-то отпихнул ее, то ли Валера, то ли Стас, а кто защищает – вроде Стас или Коля. Она бежит от трапа по полю – в ветре, в морозе, в слезах – домой, домой, где кто-то ждет ее. Самолет начинает шуметь, свистеть…

Лариса просыпается: да, это был сон со сновидениями, сон настоящий, сон отдыха.

Свист повторился. Лариса огляделась. В стороне мигал фонарик. Рядом одна за другой стучали захлопывающиеся дверцы машин: тук, тук, тук, тук… Как выстрелы. Люди темными тенями устремлялись от машин к очереди и растворялись где-то там, в стороне мигающего фонарика. Вот и фонарик перестал мигать. Замер. Может быть, лежит, немигающий, постоянно горящий на земле, в снегу, в грязном месиве…

– Тамара! Бежим! Там что-то случилось…

Возле очереди было шумно. Бежали люди и со стороны. Толпа увеличивалась, росла, вокруг сотни скапливались чужие люди. Кто-то зло кричал, кто-то смеялся, слов не разобрать. Действий вроде и нет никаких. А может, и есть? В темноте разве разглядишь?

Вблизи стояли рабочие со стройки, тоже активно включившиеся в общее толковище, как на стадионе футболисты около судьи перед пенальти.

Нарастающее напряжение передавалось и соседним сотням, плотно стоявшим на своих местах, не желавшим покидать занятые плацдармы.

Женщины смотрели издали: не женское это дело – в мужскую беседу вмешиваться.

Через ухабы, грязь, снежное месиво, распугивая и раздвигая окружающих, толпящихся зрителей, озаряя фарами дальнего света и большим фонарем-прожектором, помаргивая мигалкой на крыше, не очень торопясь, пофыркивая и урча, надвигалась милицейская машина. Раздался громкий щелчок включенного в машине микрофона. Все услышали, как в микрофон дунули, однако слов не последовало. Да они и не понадобились – «собеседники» по одному стали медленно и нехотя отходить от очага толковища и исчезать в хвосте очереди. Кипение, шум и гомон внутри только что бурлившей толпы постепенно, но быстро умерялись, и в течение, пожалуй, не более минуты-полторы все замерло окончательно.

Машина стояла, направив свет на оборонявшуюся сотню. Вновь послышался щелчок, на этот раз, наверное, выключенного микрофона. Машина стояла. Из нее никто не выходил.

Люди из Ларисиной сотни поддержали свое право пионеров, право пришедших раньше, право знающих и быстрых, «вирильных». Они сохранили свое место, и те, явившиеся с неправедной, несправедливой целью, вынуждены были ретироваться. Виктория! Хеппи-энд! Порядок соблюден.

Строители тоже разошлись. Цирк окончен, «кина не будет».

Естественно, мужчины, взбудораженные прошедшим эпизодом, с радостно возбужденными лицами вспоминали сиюминутно отошедшее событие. Они действительно почувствовали себя мужчинами, они себе славословили, осанну себе пели, вспоминали конкретно, кто кому что сказал и как ему ответили убого…

Валерий стоял в центре, глаза сверкали – пусть они и не видны, чувствовалось, что они горят, чувствовалось по большому рту, открытому в белозубой улыбке. Впрочем, может быть, и не белозубой, но в темноте не видно все равно. Сильный образ!

– Нарциссовна! Порядок! Враг отброшен. Все оперативненько! Победа осталась за нами. «Есть упоение в бою…»

Валерий Семенович отошел от своей группы и встал рядом с Ларисой, поправил на себе шапку, вынул носовой платок и вытер лоб, щеки под глазами; потом из дальних карманов достал пробирочку, извлек маленькую таблеточку и кинул ее в рот. Засмеялся и сказал:

– Допинг на случай продолжения игрищ.

– Не ври. Это нитроглицерин. Я же врач. Узнаю. Часто принимаешь?

– Много знаете, барыня.

– Это да. Что знаю, то знаю. Давно принимаешь?

– Да нет. Как-то раз прихватило. На работе мне товарищ дал. Он пользуется.

– Помогло?

– Сняло боль.

– Плохо, что сняло. Значит, спазм А сейчас?

– А сейчас и не болит почти. Это от возбуждения. Решил принять.

– К врачу не ходил?

– «Если я заболею, к врачам обращаться не стану». Только если бюллетень нужен. Ты уж прости, доктор.