Алексей Олексюк - А76 (сборник)

– Не ваша?

– Нет-нет, – произнесённое с наивозможнейшей поспешностью, это звучало фальшиво.

– Тогда нужно собачников вызвать: пусть пристрелят.

Липкое, мерзкое удушье перехватило гортань Профессору, сдавило грудную клетку.

– Не нужно собачников, – выдавил он из себя натужно тусклую ложь. – Я знаю хозяина. Я сейчас зайду к нему.

Полицейский строго взглянул на Профессора:

– Что ж он не следит за животным?

– Старик… Ходить тяжело. Вот и выпускает погулять одну.

Полиция сочувственно удалилась.

Профессор с минуту ещё помедлил над лежавшей возле дороги собакой, попытался наклониться к ней ближе, чтобы рассмотреть, но та задрала верхнюю губу и угрожающе рыкнула. Профессор отпрянул. Торопливо пошёл к дому. Дойдя до угла, обернулся: пара бродячих шавок подбежала к больной овчарке, обнюхивала её, пытаясь поднять с газона и повести куда-то за собой, но больная только приподнимала голову и вновь роняла – большую умную голову с невыносимо-пристальными карими глазами.

Профессор отхлебнул горячий чай из кружки, и внутри у него потеплело: склизкий комок, теснивший грудь, стал таять. Он вздохнул свободно. Жена, сидевшая напротив – за лёгким облачком пара, подымавшимся от кружки, произнесла намеренно строго:

– Всех не подберёшь.

– Но зачем же она так мучается? – выдохнул Профессор. – Уже три дня мимо неё хожу: утром на работу и вечером с работы. И всё на том же месте.

– Может быть, её машина сбила?

– Может быть… Но кто-то должен за этим следить… Должна же быть какая-то служба… Приют… Или ветклиника…

– У нас о людях не думают, а ты хочешь, чтобы бездомную больную собаку приютили.

– А сами люди? Думают? Жители окрестных домов, которые каждый день переступают через неё…

– Не трави себе душу. Менталитет у нас такой. Помнишь первую жену Режиссёра? Такая кудрявая белокурая немка. Она сейчас работает в приюте для бездомных животных – там, в Германии. В её обязанности входит два раза в день гладить всех кошек. Чтобы они не отвыкали от человеческой ласки, не дичали. Ты можешь представить что-то подобное у нас? Гладить подобранных на улице кошек, чтобы они не дичали, и аккуратно отмечать в тетрадке какую сколько раз погладили!

– Может быть её в клинику отвезти? – внезапно спросил Профессор.

– На чём? На велосипеде?

– При желании можно и на велосипеде. Можно вызвать такси. Но лучше всего позвонить Режиссёру и отвезти на его машине.

– Ты уверен, что эта собака вообще позволит себя тронуть? Тебе давно делали уколы от бешенства?

– Мне никогда не делали уколов от бешенства.

– Хорошо. Допустим, ты её подымешь, засунешь в машину, привезёшь в клинику, заплатишь за приём, её посмотрит врач и скажет… что она безнадёжна, что её нужно усыпить. Что ты будешь делать тогда?

– Я её усыплю, – сказал Профессор.

– Тебе придётся заплатить ещё и за это. Не проще ли тогда вызвать собачников? Или дать ей умереть самой?

– Если есть шанс её спасти, почему бы не попытаться?

– Ладно. Предположим, что собачка не безнадёжна. Где ты собираешься её держать? У нас в квартире? Кавказскую овчарку? Вместе с маленьким ребёнком? Как ты это себе представляешь?

– Что-нибудь придумаем… У Режиссёра есть гараж за городом – достался ему в наследство от отца… вместе с ГАЗ-21… 1965 года выпуска… Он на нём не ездит… Но охрана автомобилю не помешает: антиквариат, всё-таки, по нынешним временам. Если собака поправится, отдам её Режиссёру.

– Как у тебя всё легко получается…

Жена отхлебнула остывший уже чай (облачко пара рассеялось, как романтическая дымка) и подвела итог разговору:

– Делай, что хочешь, но в дом я тебя с этой… (она не подобрала определения) не пущу.

Режиссёром его прозвали ещё в школе, когда он организовал любительский драмкружок и с помощью нескольких товарищей (включая юного Профессора) поставил собственноручно сочинённую инсценировку «Трёх мушкетёров» Александра Дюма. С тех пор много воды утекло. Режиссёр слегка постарел, немного потускнел, чуток «раздобрел», малость разбогател на продаже CD и DVD, но в душе остался всё тем же мальчишкой, мечтающим о кино. В его двухуровневой элитной квартире была отдельная комната, где висел настоящий киноэкран, стояли кресла для зрителей, к потолку был прикреплён проектор, а под проектором – в стеклянной витрине – чудовищно дорогая профессиональная кинокамера и стопки кассет с киноплёнкой. Каждый вечер Режиссёр заходил в эту комнату, обитую карминного цвета панелями, открывал стеклянную витрину, нежно, как спящего ребёнка, брал в руки кинокамеру, любовно оглядывал её, ощупывал, что-то поправлял, подкручивал… и клал на место. Он не снял ею ни единого кадра. Но каждый вечер мечтал о том, как и что он будет снимать. Он видел свои неснятые фильмы так ясно, что мог описать малейшую деталь, штрих, нюанс… Он единственный зритель, который их видел.

Когда ему позвонил Профессор, он сидел в ресторане с барышней, увлечённо рассказывая ей о румынском кинорежиссёре Серджиу Николаеску. Барышня смущённо опускала очи в тарелку с сёмгой и время от времени потягивала белое вино. Она явно была не в своей тарелке. Режиссёр не умел общаться с женщинами. Он их отпугивал своей показной напористостью, безапелляционностью суждений, цинизмом. Профессору всегда казалось, что его товарищ просто боится женщин.

Вот и сейчас, поднеся сотовый телефон к уху, Режиссёр, вместо обычного приветствия, гаркнул так, что барышня поперхнулась:

– Хайль Гитлер, герр Геббельс! Я слушаю… Гуд!.. Я воль… Мой «Мерседес» к вашим услугам… Мы сделаем это во имя Великой Германии!

Сначала возник армейского образца ботинок на толстой ребристой подошве, потом нога в защитного цвета брюках, которая вытянула за собой упакованное в «пятнистую» куртку туловище, а туловище вынесло на сутуловатых плечах бритую голову в зелёном кепи. Это было явление Марса в полной боевой экипировке. Второй комплект вышеописанного «милитаристского» наряда Режиссёр протянул сугубо штатскому Профессору:

– Держи! Размерчик выбирал по себе, так что надевай прямо поверх своей. Потом можно будет всё это выкинуть…

Профессор не отозвался. И не взял одежды, протянутой ему. Он стоял на обочине, возле бетонного столба, ртутный фонарь на котором не горел с августа 1991 года.

– Ты что? – опешил Режиссёр.

Посмотрел.

Понял.

Помолчал.

Ветер – стылый осенний ветер – солоноватый – морской – начищал – ваксил – начищал до блеска тёмный асфальт, сгоняя палую листву на газон.

Темнело. Режиссёр не видел лица Профессора. И хорошо, что не видел. Не надо бы это видеть. Экая невидаль! – Но не надо бы…

– Надень, – повторил он, протягивая пакет с одеждой, – а то испачкаешься…

Читать дальше