Игорь Воеводин - Последний властитель Крыма (сборник)

И единственное, о чем думал сейчас бывший начальник контрразведки III армейского корпуса полковник Тихий, было то, что родине, к сожалению, нельзя служить с 9 до 6. Или наоборот. Только что же это такое – родина, что за нее нужно обязательно умирать?

Впрочем, эти мысли для полковника Тихого были нехарактерны. Просто минута обязывала. Слюнтяев полковник Тихий не любил.

25 ноября 1921 года, Севастополь, Россия

…Спецпоезд, состоявший из двух салон-вагонов и вагонов охраны, стоял на главном пути вокзала. Вокруг было все оцеплено красноармейцами, на перроне – никого лишнего, ни публики, ни зевак, ни репортеров. Только один потный господин с камерой на треноге и вспышкой суетился у входа в салон-вагоны. Господин был явно не из газет.

Почетный караул состоял из роты чоновцев, гладких, сытых, тепло одетых, в отличие от Слащова и спутников в ветхих шинелишках.

Троцкий и Дзержинский встретили Слащова и вернувшихся с ним на перроне. Дзержинский был в неизменной шинели, Троцкий – в кожанке, в кожаной же кепке, лукаво поблескивало пенсне. Брюки, заправленные в сапоги, не делали длиннее его короткие ноги. Нина задержала дыхание и непроизвольно прикусила губу. Ее поразили выдающиеся у висков лобные доли черепа Троцкого – как начала рогов.

– Смирно! Равнение… нале-е-е-ву! – скомандовал ротный. Колонна чоновцев подтянулась и замерла.

Встречавшие сделали два шага навстречу прибывшим и остановились. В метре от них остановился и генерал со спутниками. Повисла неловка пауза – никто не знал, как приветствовать друг друга.

Наконец Троцкий нашелся и, чуть лукаво улыбнувшись, уронил:

– Троцкий.

– Дзержинский, – облегченно вторил ему председатель ВЧК.

– Слащов, – спокойно ответил генерал. Остальные молчали.

– А где же вторая часть фамилии – Крымский? – развеселясь неизвестно чему, поинтересовался Троцкий.

– Очевидно, там же, где и Бронштейн, – сухо уронил генерал. Троцкий прикусил язык, только глазки его за стеклышками пенсне полыхнули огоньком ненависти и высокомерия.

Положение, казалось, спас Дзержинский, чуть усмехнувшись и полуобернувшись назад, приглашающе сказал:

– Посмотрите, генерал, на красноармейцев! Орлы! Не похожи на галлиполийцев, а?

Чоновцы самодовольно ухмылялись и свысока поглядывали на непрезентабельную одежду новоприбывших. Слащов медленно шел вдоль строя и замер возле одного, нагло ухмылявшегося ему в лицо.

Слащов смотрел солдату прямо в глаза, а тот продолжал усмехаться. Более того, он чуть ослабил ногу и, осев, стал «вольно».

– Как стоишь, солдат? – медленно выговорил генерал, чувствуя, как знакомая боль обручем охватывает голову, и стиснул кулаки, чтобы дрожь не выдала его волнения.

Солдат продолжал ухмыляться. Гоготнул еще кто-то в шеренге.

– Двадцать пять горячих, – уронил Слащов и прошел в вагон. Троцкий с Дзержинским переглянулись. Недоумение выразилось на лице ротного. Будто истуканы, прошли за Слащовым Нина и офицеры. Горькое осознание непоправимости владело ими. Они вернулись в другую страну, не в ту Россию, в которую стремились. И то, что здесь все говорили по-русски, ничего не меняло.

19 июля 1925 года. Тишинский рынок, Москва, Россия

Рынок пел и плясал. Мануфактура и осетры, бублики и «шкары» со скрипом, часы и побрякушки – все манило, продавалось, сияло на солнце. Красномордые нэпманы, неизвестно в каких щелях переждавшие лихолетье, ничуть не походили на дореволюционных купцов: в их манерах сквозили настороженность и самодовольство, было ясно, что обманут, если уж не решаются ограбить. Старорежимные барыньки, распродававшие последнее из чудом уцелевшего – стекляшки, книги, тайком – мужнины ордена. Беспризорники. Бабье с бидонами, сумасшедшие – все это ходило ходуном, звенело, пело, предлагало себя, цепкими взглядами оценивало покупателей, насмехалось, жрало, плясало. Нина с трудом пробиралась через потную и громыхавшую толпу.

Неизменный филер, тот, похожий на убийцу, топотал за ней, и страдание выражала его скуластая мордочка – долго ли потерять объект в такой толчее?

Внезапно Нину схватила за руку цыганка. Пронзительно глянув на нее и тут же отвернувшись, пробормотала:

– Завтра, в три, в трактире Сайкина!

И, как ни в чем не бывало, затараторила-запела:

– Ай, яхонтовая, бриллиантовая! Дай погадаю, всю судьбу расскажу!

Нина, отшатнувшись, бросилась в толпу и, позабыв, зачем приходила, поспешила домой. Филер, ничего не заметив, усердно топал за ней. Пот струился по его личику, под мышками ад, но он был доволен – здесь, на улице, Нину он не потеряет.

8 февраля 1927 года, Курсы командного состава РККА «Выстрел», Подмосковье, Россия

– И вот тогда, товарищи, я и решил применить последнее из остававшихся в моем распоряжении средств – личный пример. – С этими словами Яков Александрович Слащов, преподаватель тактики, отвернулся к доске, на которой была наколота карта крымских позиций с дислокациями красных и белых. – Юнкера мне верили, – продолжал он, стоя спиной к аудитории, – и поднялись. Непостижимо, но ураганный огонь с ваших позиций нанес нам совсем не тот урон, которого мы ожидали и боялись, а потом ваши цепи побежали, – его указка скользила по карте.

Оглушительный выстрел раздался в аудитории. Пуля ударила рядом со Слащовым, пробив карту в районе обозначенной гати. Слащов стоял так же, спиной к сидящим, только, казалось, еще больше ссутулился и обмяк. Курсанты сидели недвижимо.

– Вот так же хреново вы стреляли и тогда, под Юшунью, – медленно проговорил генерал.

Стрелявший – недавно влившийся в поток курсантик из Забайкалья, фамилии которого так никто и не запомнил, отшвырнул револьвер и выбежал вон. Пороховая гарь медленно рассеивалась в классе.

– Занятие окончено, – своим обычным мертвым голосом вымолвил Слащов, и курсанты с грохотом потянулись к выходу.

Генерал оглянулся. В классе оставался лишь один курсант. Встретившись глазами со Слащовым, он поднялся и сказал:

– Яков Александрович! Не все такие… – Он не договорил и бросился вон.

15 августа 1923 года, здание российского (Временного правительства) посольства, Рю де Гренель, Париж, Франция

– Итак, господа, все вышеизложенное мной только еще раз доказывает бессмысленность террора против Советов! Наш «Трест» – с вашей, вашей, естественно, помощью – людьми, людьми в первую очередь и деньгами во вторую, возьмет власть в России! Влияние наше огромно, люди наши везде – и в армии, повторяю, и на местах, и в правительстве! – Говоривший, ответственный сотрудник Народного комиссариата внешней торговли, бывший до революции действительным статским советником и управляющим эксплуатационным департаментом водных путей МПС и лично знакомый некоторым из присутствовавших по Петербургу, всем своим барским, старорежимным видом сеял уверенность в собравшихся.