Алексей Смирнов - Обиженный полтергейст (сборник)

– Эт что у тебя? – осведомился Иван, выливая остатки портвейна в пивную кружку-сувенир.

– Телеграмма-молния, – с непонятной издевкой сказал Тихон.

– М-м, как из бочки гнилой, – поморщился Иван, допивая портвейн и критически вертя кружку перед носом. – Что за телеграмма такая?

– «Доехал нормально, размещаюсь, подробности письмом», – прочитал Тихон, опустился на стул и стал смотреть на Ивана жалостливым взглядом.

– Кто доехал? – не понял Иван.

– Обратный адрес посмотри, – ласково предложил брат.

Иван долго изучал бумагу и время от времени встряхивал головой, отгоняя наваждение. После каждого встряха лицо его говорило: «Все, спокойно, сейчас мы во всем разберемся».

Но он ни в чем не разобрался.

– Это оттуда, – выговорил он в конце концов, причем"оттуда"выделил неожиданно скрипучим голосом.

– Угу, – кивнул Тихон.

– Так кто же доехал? – спросил Иван снова.

Тихон загадочно улыбнулся.

– Но я же тут! – осклабился Иван негодующе.

– Пил? – спросил Тихон, продолжая улыбаться.

– Когда?

– Там!

– Где – там?

– Там, откуда вернулся!

– Да ты с дуба рухнул! – Иван в изумлении откинулся на спинку стула. – Чтоб меня на губу посадили?

– Ну, а после? – Тихон, качнувшись, встал, приволок настольную лампу, поставил ее справа от Ивана, зажег, подражая следователю.

– Допрос продолжается, – сказал Тихон. – После, как отпустили, пил?

– Иди ты! – передернуло Ивана. – Ну, чуток позволил себе, – Иван трогательно улыбнулся и развел руками. – Ты ж меня знаешь.

Тихон гипнотизировал его взглядом и молчал.

– Ну что уставился-то? – Иван повысил голос и рассерженно задымил сигаретой.

– Размышляю. Бьюсь над вопросом: каков минимум воинской службы для превращения здорового человека в мудака? Шуточка твоя не просто тупая, у нее запашок казарменный. – Тихон любил читать нравоучения. – Небось, удивить хотел – мол, вот он я, приятный сюрприз. И ведь денег не пожалел. Не иначе, лыка не вязал – хочется верить, во всяком случае. Только как же ты до телеграфа дополз?

Иван рванулся, попробовал встать, но тяжелая братанова лапа легла ему на плечо.

– Я тебя корю единственно за плоскоту шутки, – разъяснил Тихон. – Я идиотизма не прощаю – тем более армейского варианта. Дембельским, часом, альбомом не обзавелся? Что ж, за подверженность влиянию тоталитаризма ты будешь наказан: я тебя вытрезвлю.

С этими словами Иван был взят в оборот и волоком доставлен в ванную, где его долго держали под струей ледяной воды. Как только он оклемался до способности отразить нападение, Тихон ослабил хватку и позволил Ивану добраться до койки.

Сон уже маячил за плечами, готовый оглушить, когда Иван приоткрыл глаза и вполне трезвым голосом спросил:

– Тишка, когда послана телеграмма?

Тихон потянулся за листком.

– Число сегодняшнее, – сообщил он.

– Я уехал оттуда вчера, – Иван из последних сил, упреждая вмешательство Тихона, хватил из бутылки и через секунду от него уже ничего нельзя было добиться.

3

Из письма от 26 мая 198…

«Здорово, братка!

Расписываю подробности, как и обещал.

В целом ситуация соответствует моим ожиданиям. Мы здесь никому не нужны и полностью предоставлены самим себе. Всего нас – человек двадцать. Форму не выдали: нету. Представь мою печаль по этому поводу. Она не имела границ, и я тут же пропил тридцать рублей из пятидесяти, в связи с чем и прошу тебя выслать еще, сколько получится.

Что касается погод и природ, то здесь сказочно гнусно…»

4

Тихон сидел на подоконнике, свесив ноги в город и равнодушно пускал струйки дыма. Занятый мыслями, он ничего не замечал. В комнату, пыхтя под бременем очередного искалеченного прибора, протопал Иван. Тихон слез с окна, вооружился ножницами и начал доводить до ума густые усишки. Он стоял перед зеркалом, делал сложные пассы, и Иван, обернувшись, увидел в зеркале быстро оголявшуюся физиономию с крохотным черным ежом под носом. То правым, то левым боком еж ежился и продолжал убывать.

– Вас не узнают, мой фюрер, – с родственной заботой предупредил Иван.

– Хватит… того… – пробормотал брат, сосредоточенно тенькая маникюрными ножницами, – что… тебя-то теперь… будут узнавать… все… во всех психушках…

– И ни складу, и ни ладу, – пожал плечами Иван.

– Сколько штук ты накропал? – спросил Тихон без обиняков.

– Тыщу, – с готовностью ответил Иван. Он оттеснил братана и стал умываться.

– Чего – тыщу?

– А чего – накропал? – Пфф! полетели брызги. Иван закрякал, принялся хлопать себя по груди и плечам, заливая пол.

– То, что ты накропал, лежит на столе, – пояснил Тихон. – И ты, вероятно, об этом догадываешься.

– Где? Что лежит? – Иван, растираясь на ходу, направился к столу. Тихон последовал за ним со словами:

– Но главное – цель! Зачем? Отказываюсь понимать.

И он остановился, и стал смотреть, как Иван читает письмо. Тому полагалось зеленеть, краснеть, бледнеть, расточать изумленные возгласы – и здорово переигрывать, если письмо – дурацкая шутка…

Здесь, поймав себя на нелепой мысли, Тихон впервые почувствовал внутри разрастающуюся пустоту, каверну с инопланетным воздухом в груди. «То есть что это я горожу – что значит: „если шутка“?»

Иван тем временем окончил чтение и стоял с тупым выражением лица.

– Что это? – глупо спросил он.

– Но ты же сам обещал, – натянуто усмехнулся Тихон. – В телеграмме.

– Тиш! – укоризненно сказал Иван. – Мы ведь договорились: телеграмму я послал с вокзала, по пьяни, ничего не помню, мог отбить в ней все, что угодно, почтовые козлы о ней забыли, послали на другой день, но слово даю – этого письма я не писал.

– Конечно, – согласился Тихон. – Я его написал. Я написал его, и еще десяток, и положил в конверты, а потом, хрюкая от восторга, оставил своим однополчанам-алконавтам. И наказал отсылать свою пачкотню аккуратно с целью обрадовать меня кретиническим парадоксом.

Высказав все это, Тихон, негодующим видом давая понять, что тема закрыта, безжалостным рывком сорвал с магнитофона панель и начал что-то нашаривать в прохладных стальных недрах. Иван приблизился, отпихнул развалину ногой и опустился рядом с братом на корточки. С обманчивым спокойствием он произнес:

– Братуля, клянусь всем святым – письмо написал не я.

И, не выдерживая взгляда Тихона, вспылил и закричал:

– Ну, не я же, не я, не я!!!

5

Из письма от 22 июня 198…

«Здорово, братан!

Ты, конечно, редкая гнида, до сих пор от тебя нет ответа. Приеду – вломлю. Но не слишком больно, потому что спасибо за деньги.

Новости мои и новостями-то не назовешь. Расскажу про нашу компанию. Она подобралась стандартная. Один зовется Пал Палычем, а свой Пал Палыч непременно сыщется в любом разношерстном обществе. Он совсем без мозгов, жизнерадостный, мускулистый – из той породы, что огорченно вскидывает брови, разбив елочный шар у трехлетнего киндера, а через секунду самозабвенно гогочет. Другой – с голосом кастрата, явно трахнутый по голове, не жрет мяса и все время дергается, словно паяц. {Впрочем, мяса здесь никто не видит}. А третий – совсем пожилой наружности, носит окладистую бороду с проседью. Когда он примерял китель – вылитый царский полковник, и кабы не его слабость чесать яйца да расхаживать в полосатых подштанниках, был бы мировой мужик.