Линор Горалик - …Вот, скажем (Сборник)

…Вот, скажем, посреди сдержанного гостиничного сияния уставший человек со штативом тихо говорит в мобильный, прикрывая ладонью трубку: «Катя, я не могу во время работы обсуждать кошкино здоровье! Я торчу в президентском номере „Ритца“, как долбаный хуй, у меня голые модели скачут по кроватям и пачкаются клубникой!..»

…Вот, скажем, маркетолог Л. и ее муж оказались как-то в компании суровых московских правозащитников. Маркетолог Л. и ее муж – люди вообще-то очень порядочные, отзывчивые, неравнодушные к ближнему, участвующие в жизни своего прихода, отчисляющие часть заработка на благотворительность и т. д., – остро почувствовали себя никуда не годными гражданами своей страны. Заходила, скажем, речь о срочном сборе средств для детей с муковисцидозом. Маркетолог Л. и ее муж тут же предлагали внести какую-нибудь сумму денег. «Каждый может внести денег», – сурово отвечали им. И денег не брали. Или, скажем, начиналось обсуждение сбора подписей в защиту бизнесменов, пострадавших от государственного рейдерства. Маркетолог Л. и ее муж, безусловно, готовы были тоже поучаствовать своими подписями. «Всякий может поучаствовать подписями», – отвечали им сурово. И бумажку на подпись не давали. Подразумевалось, что надо в сердце сострадание нести, а не денег давать и подписи ставить. Гореть надо с утра до ночи. А то подумают, что они денег дали – и все, сразу больным детям от них польза. Сразу ты совесть нации. Щас. Заслужи сначала. Может, ты Первый канал смотришь, кто тебя знает. Пойдут ли ребенку на пользу твои деньги – это вопрос еще. Ну, словом, бывают такие правозащитники, чего там; просто маркетолог Л. и ее муж впервые с ними встретились и оказались морально неподготовленными. И ехали теперь домой очень подавленными. И тогда муж маркетолога Л. сказал своей жене: «Хорошо, что мы про сидюки не сболтнули». Потому что маркетолог Л. и ее муж, будучи на самом деле людьми хорошими и граждански ответственными, имели среди прочего привычку не просто выбрасывать CD с плохими фильмами на помойку, а мазать их предварительно малиновым джемом, чтобы, если даже человек найдет такой CD на помойке, он его не посмотрел и не расстроился. И почему-то с этих пор маркетолог Л. и ее муж перестали мазать сидюки с плохими фильмами малиновым джемом, а стали выбрасывать их просто так. Что вызывает у всех, кто посвящен в эту историю, какое-то неприятное двойственное ощущение.

…Вот, скажем, поэт К. после выступления обучает юных слушательниц поэзии извлекать из пустой винной бутылки провалившуюся пробку, используя для этого шнурок от собственного ботинка.

…Вот, скажем, у архитектора Т. с рождения имеется маленький розовый хвостик. И пока мать архитектора Т. по молодости убивалась от тревоги за будущее сыночка, отец архитектора Т., известный историк, сыночку говорил: «Повезло тебе, свиненок! Будешь девок развлекать». И все в жизни архитектора Т., слывшего большим сердцеедом, складывалось прекрасно, и некоторые девки даже дарили ему в качестве знака особого своего расположения милые бантики на этот самый хвостик. Потом архитектор Т. повзрослел, женился, у него родились детки (у каждого двадцать пальцев, два уха, один пуп, ничего такого). И вот на десятилетие свадьбы архитектор Т. вытатуировал себе на хвостике «Хрю-хрю!» – в подарок жене. И тогда жена архитектора Т. сказала ему совершенно неожиданно: «Ну ты выродок».

…Вот, скажем, девушка с ярко-синими волосами держит в охапке неподвижно замершего французского бульдога и часто-часто чмокает его, приговаривая в перерывах: «Лучше же я, чем бабушка, да, муся? Лучше же я, чем бабушка, да, сосисочка?..»

…Вот, скажем, журналистка Татьяна, разбирая почту, вдруг с нежностью говорит: «Всю жизнь мой дедушка писал маме длинные встревоженные письма: „Катя, почему ты говоришь о себе в мужском роде? Катя, почему ты говоришь о себе в мужском роде?..“ А теперь он пишет мне: „Внучек, почему твоя мама мне не отвечает? Внучек, почему твоя мама мне не отвечает?..“»

…Вот, скажем, поэтесса М. внимательно слушает подругу, излагающую нечто духовное. Поэтесса М. очень устала и хочет есть, подруга же находится в специфическом модусе, в котором женщину нельзя перебивать – по той же причине, по которой лунатика нельзя будить: взбрыкнет. У подруги блестят глаза, она раскрывает душу, у нее момент высокого переживания, а миска с только что пожаренными куриными ногами находится на столе прямо у нее за спиной. Поэтесса М. уже сделала две робких вылазки, которые изливающаяся подруга приняла за желание обняться; больше поэтесса М. так рисковать не намерена. Однако силы ее на исходе. «Это такое впечатление, как если бы ты вышла на улицу, в мороз, из страшно перегретой квартиры, и даже вот этот лютый холод – в нем есть какое-то счастье, какое-то немедленное облегчение, – говорит подруга, предусмотрительно закидывая голову назад, чтобы подступающие слезы, как у Дениски, затекли обратно в глаза. – Почему это так? Что вдруг случилось в моей жизни? Как будто что-то разрешилось, понимаешь? Как будто ты перешел на новый уровень в игре, и этот уровень еще не запустился, но ты уже там, ты уже с чувством, что состоялся какой-то прорыв. Отчего это вдруг может произойти с человеком? Что вдруг снизошло такое, а? Ты понимаешь?» Да, поэтесса М. понимает: у ее подруги второй день месячных. Но светлые подругины слезы не хотят течь обратно в глаза, а тихонько текут в уши; сохнет курица; поэтесса М. чувствует себя очень хорошим человеком.

…Вот, скажем, редактор К. нашла в коробке со старыми вещами свой девичий дневник. Между пожелтевших страниц, полных романтических метаний, обнаружились хрупкие от времени засушенные псилоцибиновые грибы, маленький комочек гаша и несколько красивых водочных этикеток.

…Вот, скажем, бисексуальный литератор Д. беседует с бисексуальной коллегой о проходящих мимо девушках. Литератор Д. любуется девушками хрупкими и угловатыми, в то время как его коллега хвалит округлые формы. Литератора же Д. эти формы совершенно не интересуют. «Этак мы с вами никогда не договоримся, – говорит коллега. – Я, понимаете, люблю гендерную определенность: чтобы мальчики выглядели как мальчики, а девочки как девочки». «Так ведь и я же, миленькая, люблю гендерную определенность! – искренне отвечает литератор Д. – Чтобы мальчики выглядели как мальчики, и девочки выглядели как мальчики!»

…Вот, скажем, известный маркетолог Г. объясняет студентам, что называть диетическое мороженое «Skinny Cow», как недавно сделала одна крупная израильская марка, неправильно, ни нашим ни вашим. Надо сразу называть «Skinny Bitch», пан или пропал. «Как-то грубо», – тянет с задних рядов томный девичий голосок. «Shut up, you skinny bitch», – бурчит кто-то в первом ряду.