Линор Горалик - …Вот, скажем (Сборник)

…Вот, скажем, футболист П. рассказывает, что в его советском детстве приезжавших на летние сборы будущих олимпийцев не просто кормили на убой, а еще и два раза в день выдавали на каждых четырех человек банку сгущенки, – ну чтобы дети не проголодались. «Но и гоняли нас по двенадцать часов в день», – добавляет П. со вздохом. Банкир К. отвечает ему на это, что в обычных пионерских лагерях тоже был способ раздобыть банку сгущенки, и тоже тяжелым трудом: «Вызываешься, – говорит К., – дежурить на кухню. Те же, кстати, двенадцать часов. Приносишь к концу дня сто убитых мух – выдают банку сгущенки». Футболист П. смотрит на банкира К. с большим уважением. «Я такую банку загонял за два рубля, – говорит К. – К концу смены тридцать рублей собрал». Футболист П. старательно делает в уме какие-то подсчеты. «Я б оттуда миллионером вышел», – говорит он со вздохом. «Так что ж тебе мешало?» – удивляется К. Футболист П. стучит себя ножом для стейка по бритой голове и мрачно говорит: «Футболист. Понимаешь?»

…Вот, скажем, начальница рекламного отдела в одной небольшой торговой компании представляет собой тот тип остро православных дам, которые сочетают еженедельные беседы с батюшкой с ежедневным чтением гороскопов, ежечасным плеванием через левое плечо и ежемесячным походом к гадалке, которая «видит человека насквозь, как грыжу на рентгене». Результатами удивительных рентгеновских обследований собственных душевных грыж эта дама регулярно делится со своими подчиненными, которые по доброте характера и общей лени удерживаются от саркастических замечаний. И вот, прибежав в отдел после обеденного перерыва, возбужденная дама сообщает, что только что ходила к очередной православной матушке Изергилье; так вот, оказывается, в прошлой жизни она, дама, была святой страстотерпицей Ксенией Петербуржской, а в следующей жизни ее душа непременно воплотится в соловецкую монахиню. На «соловецкой монахине» терпение одного из подчиненных лопается, и он интересуется очень спокойным голосом: «Скажите, а разве православие допускает метемпсихоз?» Начальница окидывает его ледяным взором и гордо отвечает: «Нет, но у меня есть и собственные наблюдения».

…Вот, скажем, разъяренная девушка посреди пешеходного перехода с ненавистью смотрит на едва успевшего затормозить мотоциклиста. Мотоциклист поднимает забрало и смотрит на девушку с доброжелательным интересом. «Может, мне вообще сдохнуть, чтобы вам не мешать?» – взвизгивает девушка. Мотоциклист слегка подается вперед и ласково отвечает: «Вы знаете, я этого даже не замечу».

…Вот, скажем, известный театральный режиссер Т. переживает страстное желание уйти от всего этого шума, от всей этой суеты и слиться с народом. Под влиянием своего порыва он покупает простой народный двухэтажный дом с народной банькой, перевозит туда книги, видеоприборы, тренажерный зал, двух собак и секретаршу и, дав несколько соответствующих интервью, переезжает, наконец, сам. В первый же день по свежей вечерней росе режиссер выходит на народные просторы. Воздух! Травы! Что-то такое чирикает. Речка стоит стоймя, живописно забитая тиной. Вдалеке таджики мирно елдычат отбойным молотком, возводя для кого-то кирпичный дворец за трехметровым забором. Прекрасен поздний светлый летний вечер! Прекрасна ты, народная деревня! И известный театральный режиссер бодрой рысцой отправляется на пробежку в своем высокотехнологичном гигроскопичном костюме, красиво подчеркивающем сильную попу. Бежит пару минут – мимо громыхает грузовичок: «Мужик, прыгай в кабину!» Ну режиссер с ухмылкой отмахивается: ах, народ-народ, и действительно, зачем тебе это наше искусственное беганье? Ты его не понимаешь – ты, занятый честным, здоровым физическим трудом… Еще пять минут бежит – трясется по проселочной дороге раздолбанная «Волга»: «Мужик, залезай!» Режиссер умиленно машет рукой: мол, езжай, добрый человек. Еще минут десять бежит под чириканье, стрекотанье и ритмичную дрожь отбойного молотка. Опять какая-то таратайка мимо катится: «Мужик, залезай скорее!» – «Да мне не надо!» – «Да ты с ума сошел, кончай выеживаться, залезай!» – «Да не надо мне!» – «Да иди ты #$%#@#$@ со своим «не надо», я тебя тут не оставлю, мне совесть дорога!» Тут режиссер изумился и стал замедлять ход. «Да не останавливайся, №;%№»№;»!;:%%?, сигай в кабину!» Оказалось, что за этим, значит, трехметровым забором не только рабочие водились, но и всякие животные. Тигр, там, пантера, ламы еще. Зоопарк у людей был. И тигр как-то сбежал по недосмотру и видит: ужин бежит. Ну и трусит себе, значит, за этим ужином, ждет, когда ужин-то ослабеет.

…Вот, скажем, набожная дама лет сорока пяти угощает дачных подружек свекольником, гордо сообщая при этом, что «Господь ей на базаре подсказывает, какая свекла хорошая, а какая плохая». Подружки интересуются, как именно Господь ей это самое на базаре подсказывает. «А очень просто, – с гордостью отвечает дама. – Вот какую свеклу пометит червивостью – та, Катерина, плохая свекла, ту свеклу не бери; а какую, значит, не пометит – та, Катерина, хорошая свекла, ту бери». «Эдак Господь всем подсказывает», – снисходительно замечают подружки. «И ко всем обращается „Катерина“?» – возмущенно интересуется дама.

…Вот, скажем, гаишник, подавая очередной жертве ласковые знаки палочкой, тихо, но вполне музыкально напевает себе под нос: «Кончен, кончен день забав, иди ко мне, мой маленький зуав!»

…Вот, скажем, в ранние девяностые годы Р., ныне преуспевающий художник, жил богемно, но крайне бедно, и постоянно искал такого заработка, который позволил бы ему не слишком отрываться от написания картин и подготовки перформансов. Один меценат – человек не то чтобы более обеспеченный, чем его друзья-художники, но, безусловно, более практичный – предложил Р. стать «лошадкой». Речь, слава богу, шла не о наркотиках, но все равно занятие было противозаконным: Р. предлагалось перевозить самолетом ящериц, скрывая их от таможни. Дело в том, что приятель мецената, живущий в Калифорнии, разводил некоторую редкую породу ящериц, на которых в России был большой спрос. Эти ящерицы в темноте немедленно впадали в неподвижность и засыпали, а холоднокровность вроде бы делала их невидимыми для сканеров (по крайней мере, так Р. объясняет это сейчас). Через три дня после предложения Р., выпив для храбрости очень много, сидел в самолете, летящем в Калифорнию, а еще через три дня – в самолете, летящем обратно. Все прошло отлично: небольшое стадо ящериц в его спортивной сумке успешно миновало таможню; сам Р. от страха чуть не наделал в штаны, но удержался. К сожалению, по прилете его нежно приняла служба безопасности. Оказалось, что с борта самолета сообщили о пассажире, который за время пути посетил туалет шестнадцать раз, и каждый раз проводил там от пятнадцати до двадцати минут. Когда впоследствии меценат ласково спросил Р., какого хрена он это делал, Р. сказал, что водил ящериц писать. Кого-кого водил? Ящериц. Что делать? Писать. «Господи, да на кой хрен ты водил их писать?!» – «А они все время пищали из сумки: „Я писать хочу! Я писать хочу!..“»