Виктор Казаков - Конец света

– Не позорьте, Боря, мундир советского офицера!..

Муся хорошо продумала свой воспитательный монолог.

И полковник тоже остался дома.

Через два дня майор Яловой снял со стадиона милицейское оцепление.

Астроном-любитель Иван Геман принес Григорию Минутко извинения за грубые и несправедливые слова, сказанные им во время мятежа «в состоянии повышенной эмициональности». И был прощен.

Иван Никитич Шпынь, конечно, послал в «инстанцию» донесение о мятеже, но никакой реакции на это сообщение, насколько нам известно, не последовало.

В ближайшие дни в городе никто не вспоминал о случившемся – все сделали вид, что ничего и не случалось.

«Летописец» положил в папку для заготовок очередную страничку:

«Жители Обода кажутся мне простодушнее большинства соотечественников. Откуда это несовременное свойство – в наше-то время, когда ближние , увидев на твоем лице поднятое забрало, так и норовят попасть кулаком в твой нос?

Выскажу собственную, научно пока не подтвержденную версию.

Говорят, когда животных заводят на скотобойню, страх и отчаяние, которые они испытывают при этом, оставляют некий след в стенах скотобойни, ее атмосфере и в мясе уже убитого животного. И, поедая шницели и котлеты, человек заполняет желудок белками, а этим , появившимся у животных перед смертью, – душу. Не зря на Востоке любому употребляемому в пищу мясу предпочитается баранина – бараны, оказывается, единственные животные, которые, ничего не соображая, ничего и не страшатся, ничего такого и не испытывают, когда идут на казнь. И мясо их человеческую душу ничем вредным не насыщает…

Обод возник на месте, где когда-то стояли землянки зэков-строителей Канала – людей несвободных, униженных, с особым, сформированным жизнью в неволе внутренним миром . И мир этот за годы строительства Канала в толще засыпанных зэками песочных карьеров оставил след, который посылает ныне живущим здесь некий импульс. Трудно сказать, как этот импульс влияет на психологию и поведение современных ободовцев, но я убежден, что именно в специфике земли, на которой стоит наш город, надо искать разгадку некоторых их странностей…».

Работа в редакции начиналась в девять часов утра. А в десять минут десятого в кабинете редактора уже появлялся первый посетитель – Иван Геман приносил свою очередную страницу, на которой излагал результаты ночных наблюдений за небосводом и летящих по нему предметов. Бегло просмотренная редактором страница тотчас же передавалась на компьютер, и на другой день отчет астронома-любителя появлялся в газете под уже ставшим постоянным заголовком «Все идет строго по науке».

Но в тот день Иван Геман пришел к Минутко без рукописи. Часто моргая красными от ночного бдения глазами и то и дело в растерянности разводя руками, он, заикаясь, рассказал:

– Пропал, Гриша, «кусок». Еще вчера его видел, как сейчас вижу тебя, – летел по формуле…

Иван Геман суетливо достал из-за пазухи бумажный свиток и стал было разворачивать его на редакторском столе, но Григорий Минутко положил тяжелую ладонь на не до конца развернутую бумагу и сердито попросил:

– Убери формулы, Иван. Ты не на международном симпозиуме, а в кабинете человека, который в школе по астрономии имел «двойку», а теорию Энштейна изучал по анекдотам Гурсинкеля. Расскажи коротко и по возможности популярно, куда пропал «кусок».

– Вчера еще видел, а сегодня пропал. Слабый у меня, Гриша, телескоп, покупали когда-то для пионеров, а сейчас техника шагнула…

– Куда шагнула, знаю без тебя.

Оба на некоторое время замолчали.

Сердито втянув ноздрями воздух, Григорий Васильевич первым прервал паузу:

– Говоришь, вчера «кусок» был виден?

– Вчера – как на ладони!

– А сегодня исчез? Оптика слабая?

– Слабая, Гриша.

Редактора, конечно, расстроило отсутствие оперативной информации Гемана о том, насколько километров за прошедшие сутки приблизился кусок планеты к Ободу. Он легко представил себе недовольные лица читателей, которые завтра, раскрыв газету, не увидят в ней самого интересного…

Но редактора от любых ударов судьбы всю жизнь спасало редко покидавшее его чувство юмора.

Григорий Васильевич сел в кресло, пригласил сесть на диван растерянного, продолжавшего недоуменно моргать красными глазами астронома и рассказал историю, которая как будто не имела никакого отношения к только что сообщенной Иваном Геманом неприятности:

– В студенческие годы, Ваня, был у меня друг Феликс и был у нас с Фелей в жизни такой замечательный эпизод. Заканчивали мы университет и решили поехать на работу в Магадан – ну, нашла на нас тогда такая блажь. В последние зимние каникулы приезжаем погостить к родителям Фели в Одессу… Представь себе обстановку: за столом – родители Феликса, его тетки, дядьки, двоюродные братья, сестры – человек двадцать собрались посмотреть на главную драгоценность семьи – Феликса… Едим вкусный сладкий цимес, не спеша делимся планами на ближайшее будущее: летом, мол, еще, конечно, погостить приедем, а потом расстанемся надолго – нас ждет Магадан. Услышав про Магадан, из-за притихшего стола поднялась тетя Феликса – наверно, старая дева, усатая и с бакенбардами, как видно, идейный вождь семейного клана, потому что, когда она стала говорить, за притихшим столом стало еще тише. Тетя низким мужским голосом, как и подобает человеку с бакенбардами, обращаясь к моему другу, задала только один вопрос:

– Скажи, Феля, честно: Магадан – это на Кавказе или за Кавказом?..

Редактор посмотрел в дальний угол кабинета и вздохнул – в ту минуту он, может быть, подумал о навсегда уже (увы! увы!) утекшей молодости. Потом спросил ничего так и не понявшего в его рассказе Ивана Гемана:

– А теперь уже ты, Ваня, скажи мне честно: почему твой телескоп вчера видел «кусок» хорошо, о сегодня не уловил его – «кусок» движется на Землю или от Земли?

Астроном-любитель посчитал вопрос некорректным и раскрыл было рот, чтобы тотчас же защитить свою ученую репутацию, но поскольку в ту минуту он переживал обычно не свойственное ему сильное волнение, нужные слова в голову не приходили, и в течение некоторого времени Иван Геман продолжал сидеть с открытым ртом.

А Григорий Минутко за это время успел найти единственно правильное в той ситуации (хотя и промежуточное ) решение, с которым тут же и познакомил астронома:

– Поступим, профессор, так. О том, что «кусок» неизвестно куда пропал, – молчок…

Астроном внимательно выслушал редактора и, преодолев несильное сопротивление своей честной души, в конце концов, согласился с ним.