Гвейн Гамильтон - Моя жизнь с русскими. Или Свой среди чужих

Я хранил это чувство благодарности в груди и на следующий день, когда увидел эту бабушку, гуляющую с триногой собачкой, подошел и начал было благодарить. Но она подняла палку и так закричала, что я не стал приглашать ее на чай. Ну, и ладно. Как говорится, спасибо ей и за это.

К врачу сходить – не поле перейти. Это точно. Сначала задают много вопросов, но не врачи, а бабушки, которые там собираются и недовольны, если не получат ответы. Для невладеющего русским языком это сложное испытание, хотя в то же время хорошая практика.

Есть еще такие товарищи, которые считают, что идти к врачу не интересно, если надо ждать в очереди. Так что пригодятся слова Козьмы Пруткова: Бди!

А то к врачу не попадешь.

А потом есть тот простой факт, что народу там уж до фига. Пошло какое-то хилое поколение у нас, болящее. Прямо беда какая, все болеют теперича, никто не хочет быть здоровым – уж очень много людей в поликлинике, прямо как в трамвае. И все работают локтями. И не церемонятся.

А знаете, еще есть как бы один фактор – просят всегда раздеться. И врачи очень даже часто, почти всегда женщины. И мы, англосаксоны, стесняемся. В баню не ходим. И не любим раздеваться, пока не выключили свет.

Вот и я попал в такую среду из-за общего нездоровья масс – гриппом заболел. Месяца два болел, и не было знаков, будто болезнь пройдет и оставит меня. Все достаточно серьезно стало, а не то я бы не стал к врачу ходить. А так – приходится иногда.

Вот стою, бдительный: тут очередь, товарищ! И все такое. Пытаюсь отвечать на вопросы и не пропустить чужого персонала, и вот – вызывают следующего, и это я. Вот как быстро время пролетело в беседе. Вошел в кабинет и вижу там два стула, двух врачей, одну полуголую пациентку и человека, сидящего на полу в углу.

«Ничего себе, – думаю, – компашка».

Слышу голос:

– Ну!?

Смотрю, врач, женщина, достаточно красивая, обращается ко мне.

– Ну, что? – спрашивает еще раз.

– То есть как что? – спрашиваю.

Смотрит на меня, как на ребенка. И я начал заикаться. Красивая такая.

– Г-г-горло, – говорю, – б-болит.

И чтоб не было никаких сомнений в моей искренности, я показывал пальцем на горло.

– Раздевайся, – говорит.

– А, может, нет необходимости? Горло же здесь, – и я еще раз показал пальцем. Я не понял, что она ответила, но мои щеки покраснели от ее ответа (видимо, щеки поняли).

А тем временем народ не спит, дверь открывает, заглядывает, спрашивает, а из коридора слышно: «Тут очередь есть, товарищ!» И ответ: «Тамбовский волк тебе товарищ!» Действительно, так сказали. Девушка пациентка вроде не слишком стесняется, а мне хочется плакать, до того я иностранец чувствительный.

Вот начала врачиха слушать, как я дышу, и всё такое, и входит какая-то другая женщина, ещё посимпатичнее. Зашла, кажется, чайку попить. И она там стоит и осматривает меня, благодарю, и болтает о каком-то там своём деле. И врачиха, которая мной как бы занимается, тут же забывает про меня и присоединяется к болтовне. Так они несколько минут разговаривают, и я стою, голый практически, как в день своего рождения, и чувствую себя, так сказать, униженным.

Вскоре эта симпатичная дама уходит (наверное, после того, как они договорились продолжить разговор при следующем голом пациенте), и мой врач вспоминает про меня. Смотрит на меня, с ног до башки, а потом обратно, и думает, наверное: «Что это он голый?» – но ничего не говорит и снова принимается оценивать работу моих легких и спрашивает, дескать, какие симптомы? Кажется, все эти гости сбили её с панталыку.

Я открыл было свою пасть, чтоб дело пояснить, но дверь опять распахивают – какая-то медсестра входит с анализами. И дверь за собой не захлопывает. Ну и не надо. Людишки, сидевшие в коридоре, наклоняются, чтоб виднее было то, что происходит с голым пациентом. В коридоре начинают хихикать девушки, и я чувствую, что в моих конечностях не осталось крови, поскольку вся кровь прибежала к морде.

Вспоминает опять про меня врачиха и двигает к окну. Повелевает открыть ротик. Заглядывает в ротик, двигает голову, чтоб свет с улицы лучше осветил мои внутренности (поскольку свет в кабинете, похоже, не работал).

– Ничего, – говорит, – все нормально. Ангина. Пей лекарство. Свободен.

Но всё равно несколько дней спустя я простудился, и решил снова идти к врачу. Только на этот раз я решил заплатить, чтобы не идти в обычную поликлинику, народную, а попасть в более крутую, частную.

Сидел в очереди и ждал своего момента. Немножко спокойнее было. Не так страстно толкались, скорее – из привычки. Потом вызвали и меня. И когда увидел я врача, улыбнулся. И он улыбнулся мне. Я ему ещё раз улыбнулся, просто так и потому, что он был не женщиной. И мне не придётся, наверное, раздеваться.

– Рассказывай, – говорит, – про симптомы.

– С удовольствием.

Долго после того, как я закончил, он сидел и ничего не говорил. Взял книжку с полки и долго перелистывал. Потом поставил обратно.

– Гмм, – говорит, – не знаю.

Мы сидели молча.

– Может, это просто ангина? – говорю.

– Ммда, – говорит. И выписал мне рецепт.

Тогда я встал и подал ему руку.

– Спасибо, – говорю. И убежал. Вдруг он передумает и попросит меня раздеться?

Я шёл по улицам и чувствовал себя просто великолепно, несмотря на простуду. Теперь, когда болею, только к нему хожу.

Каков сам – такими видишь других, это закон такой, общеизвестный. Есть и другой взгляд на этот закон, менее известный, но, по-моему, не менее правдивый, а поконкретнее: каков сам – таковы и соседи. С этим как бы трудно смириться, мне особенно, потому что соседи попадались разные. Уж очень тяжело признаться, но закон такой, может быть, есть.

Был один такой хороший сосед – дворник. Из Азербайджана. Плохо говорил по-русски и думал, наверное, что я сам русский. Он мне очень нравился. Всегда здоровался и всегда предупреждал, когда собирались бить лед с крыши. А то, бывало, начинают бить, куски огромные падают, и другие говорят: нет, все хорошо, идите вперед, к чертовой матери, тупой иностранный гарсон.

Вот стук в дверь. Отворяюсь и вижу: бабушка. Говорит: «Помнишь, как мы тебе помогли ночью, разбили дверь, потому что ты перебрал излишне и потерял свои ключи в пьяном виде? Ну, теперь твоя очередь разбить мне дверь».

Я сразу (хотя и рад был, что со мной разговаривают) возразил, что это был не я. И вспомнил, что, когда я только собирался переехать в эту квартиру, тот англичанин, который раньше здесь жил, то и дело рассказывал мне о том случае: