Владимир Янсюкевич - Шёпот стрекоз (сборник)

Утром приехали родители и увезли Олю домой, в Москву.

Через неделю Ольга принесла готовый эскиз будущего экрана-витража. Аполлонский долго рассматривал его, удовлетворённо мычал и, наконец, заговорил:

– Всё у тебя замечательно, Удальцова. И линия, и фактура, и цвет… Правда, преобладание сине-фиолета настораживает. Ну, да бог с ним! С водой это сочетается. Несколько холодновато, но сочетается. Витраж получился прозрачным… Допустим. Но вот по части содержания у меня к тебе вопросы. Почему ты разрушаешь природу, вместо того, чтобы воспевать её?

– Я?! – Ольга чуть не подавилась собственным звуком.

– Ну-ну! Ты понимаешь, о чём я говорю.

– Не понимаю.

Аполлонский сделал внушительную паузу.

– Я заметил, во всех твоих работах присутствует стрекоза со сломанным крылом. Что это значит? А на этом витраже она совсем обнаглела – вылезла на передний план и занимает столько места, что… я в растерянности. Что с тобой происходит?

Ольга криво усмехнулась.

– Не знаю, Сергей Петрович…

– Тогда убери её совсем, эту стрекозу!

– Она сама везде вылезает.

– Она что у тебя, живая? А если серьёзно, твоя стрекоза застит пейзаж. Она преломляет его в нежелательном свете, понимаешь! Заказчику это не понравится. И ещё некоторые вещи… Твои растения, не спорю, мастерски изображённые, выглядят по крайней мере странно. Это даже не растения, а какие-то замаскированные под растения… мерзкие рожи! Как будто ты перед этим Босха насмотрелась или ещё что-то в этом роде…

– Сергей Петрович…

– Не желаю слушать!

– Вы – как мама. Почему?

– Я знаю, что ты скажешь.

– Сергей Петрович, пока не поздно…

– Поздно. Назад хода нет.

– Выслушайте меня, пожалуйста! Передайте эту работу кому-нибудь другому. Хотя бы Ирке Симакиной. Она справится. У неё везде солнце, и птички поют. А у меня… не получится.

– А о чём ты думала, когда соглашалась!

– Вы сами настояли.

Аполлонский загрустил.

– У меня не получится, Сергей Петрович. И вообще… я устала.

– Что случилось?

– Да ничего не случилось, правда!

– Дома… всё в порядке?

– В идеальном.

– И с ребёнком? У тебя ведь девочка, да?

– Ксюша, – Ольга невольно улыбнулась. – И с ребёнком полный порядок. С ней мама сидит. Просто… я не могу.

– Я понимаю… тебе сейчас трудно, – Аполлонский тронул Ольгу за локоть и заглянул в глаза. – Тут дело не в «не могу», Удальцова…

– А в чём?

– Ну, ладно… Видимо, сегодня с тобой не сговоришься. Отложим этот разговор. И с документами повременим.

Выйдя на улицу, Ольга направилась к остановке автобуса, но, постояв с минуту в новеньком прозрачном павильончике, двинулась пешком. Вскоре её нагнал Аполлонский.

– Извини за назойливость. Вижу, отправилась пешком, и я с тобой прогуляюсь, не возражаешь?

– Не возражаю.

– Тебе – куда: прямо, налево, направо?

– Прямо и прямо.

– Очень хорошо. Прямой путь не всегда интересный, но… всегда ясный.

– Это вы к чему?

– Да так, для разговора.

– Вы не любите молчать? Или боитесь?

– Какая ты резкая сегодня, Удальцова.

– Я всегда такая. Просто вы не знаете.

– Да как же не знать! А сегодня – особенно резкая. Нет, люблю помолчать. И не боюсь. Иные слова опаснее безмолвия. Но в данном случае молчание неконструктивно.

– Понятно. Будете уговаривать.

– Не буду. Можно просто поболтать о чём-нибудь не относящемся к нашей работе. Вот скажи, ты любишь читать?

Ольга саркастически усмехнулась.

– Понял. Не любишь.

– Из ничего не значащих междометий вы делаете поспешные выводы, Сергей Петрович.

– Ага, значит, любишь.

– И да, и нет.

– А это уже интересно! Почему – да?

Ольга задумалась.

– Если серьёзно, трудно сказать в двух словах…

– А почему – нет? Или также трудно…

– Да! – Ольга вдруг развеселилась.

У Аполлонского зажглись искорки в глазах, но выражение лица осталось неизменным.

– Я не случайно спросил тебя об этом. Настоящее чтение, как известно, отнюдь не развлечение, а интеллектуальная работа. Я-то как раз думаю, что ты много читаешь. И не полусветскую болтовню известных жанров, а… А поэзию ты любишь? Ну вот, например, чьи это стихи?

И тут неожиданно Ольга подхватила:

Аполлонский резко остановился, вскричал:

– Не может быть! Я потрясён! Ну-ка, ну-ка, дай на тебя погляжу. И когда ты всё успеваешь?! А говорят, современная молодёжь ничего не читает! Выходит, враки! А проза? Какую книгу ты закрыла последней в этом году?

– «Идиота».

У Аполлонского даже зарумянились щёки от удовольствия.

– Выходит, я в тебе не ошибся! И это бодрит! – как любит повторять моя соседка. А изречение Достоевского о красоте тебе, надеюсь, известно?

– Что «красота спасёт мир»?

– Именно! – Аполлонский чуть не взвизгнул от восторга, но тут же настроился на серьёзный лад. – А спасёт ли? Как думаешь?

– Смотря, что понимать под красотой.

– Точнее, что Фёдор Михалыч понимал под красотой!

– Именно! – выскочило у Ольги с пародийным пафосом, но Аполлонский пропустил эту выходку мимо ушей.

– Ты знаешь, когда я учился в школе, я эту самую фразу о красоте понимал буквально. Как категорический императив, что ли… Как некий непреложный закон, которому в результате все добровольно подчинятся. Вот, мол, наступит всеобщая красота, и мир будет спасён! Смешно, правда?

– Не смешно.

– Согласен. А ведь Фёдор Михалыч указал, пожалуй, на единственно возможный путь. Но никакой непреложности, к сожалению, в этом нет. И спасение миру в обозримом будущем не грозит. Красота его обходит стороной…

– Но что такое красота?

– …И почему её обожествляют люди?

Сильная штука – ассоциация!

– А это Заболоцкий!

– В точку.

– А откуда она берётся? Кто её создает?

– Хороший вопрос. Будь я верующим, сказал бы – Бог. Но уж никак не человек! И он заблуждается, если думает, что красота исключительно дело его рук. В нём говорит честолюбие. Красота нерукотворна. Её не создают, её открывают. Её постигают. И что такое вдохновение, как не предчувствие красоты!? Но… человек так занят приземлёнными наслаждениями, что, похоже, кроме комфорта его ничто по-настоящему не интересует. Был у меня лет эдак пять назад один ученик… Лихой, самонадеянный… Всё говорил, извини за точность: «Мне красоту навести, как два пальца об асфальт!» Глупое самомнение. Красивый дизайн – это ещё не красота. Красоту, о которой мы говорим, не наводят. Она не антураж, не средство. Она сама цель. Она не производное, она изначальное. Она вне моды, вне времени. Мода переменчива, красота вечна и неисчерпаема. Она заложена в природе, в космосе, в «музыке сфер», как любили выражаться наши возвышенные предки… Она за пределами Добра и Зла. В ней нет контрастов, она лишена противоречий, она едина!