Владимир Янсюкевич - Шёпот стрекоз (сборник)

Осторожно, стараясь не давать воли своему нетерпению, я положил бумагу на пол и развернул её. Это была некая «Охранная грамота», выданная дедушке в восемнадцатом году. Не удовлетворенный своим открытием, я снова заглянул в шкатулку. Больше в ней ничего не было. Однако боковым зрением я заметил нечто белёсо мелькнувшее внутри. А, присмотревшись, обнаружил небольшую шёлковую тесемку. Достаточно было слегка потянуть за неё, как чёрная бархатная пластинка, которую я поначалу принял за дно шкатулки, приподнялась, и моему взгляду открылось потайное пространство. Шкатулка оказалась с двойным дном.

И уже на настоящем её дне лежали забавные очки в металлической оправе. Правая половина очков была из синего стекла, левая – из красного. И каждое стёклышко закрывалось чёрной шторкой с малюсенькими блестящими петельками на верхней кромке очков. Всё ещё дрожащими руками я поднёс очки к лицу, зажмурился и надел их на переносицу, заправив гибкие дужки за уши. Коснувшись моего лица, очки странно щёлкнули, будто по лбу пробежал электрический разряд. Я открыл глаза. Ничего не изменилось. Было так же темно. С минуту я сидел, растерянно водя пальцами по полу. Потом сообразил, что надо приоткрыть шторки. Я открыл левую. Мгновенно весь дедушкин кабинет окрасился в красный цвет. И все находящиеся в нём предметы заметно задрожали, как дрожит горячий воздух над костром. Даже висящий над диваном портрет ожил: вождь в сером френче слегка высунулся из рамы и все с той же неподражаемой полуулыбкой погрозил мне пальцем. Я зажмурился, а когда снова открыл глаза, то увидел дедушку – он показался в неизвестно откуда взявшемся проёме. Вид его был довольно растрепанный: галстук съехал набок, распахнутый пиджак едва держался на плечах, волосы вздыбились, а глаза выражали ужас.

Не могу сказать, что со мной стряслось в тот момент. Помню только, что я сорвал с себя очки и бросился вон. И в течение двух дней старательно обходил дедушкин кабинет. Мне казалось, что отсутствовавший дедушка выйдет и надерёт мне уши, за то, что я позволил себе воспользоваться его тайным инструментом. Но на третий день меня неудержимо повлекло туда, откуда накануне я позорно бежал. Однако задерживаться там не стал – разложил всё по местам и, как ни в чём не бывало, вернулся в большую комнату и сел за уроки.

Дедушка вернулся ранее намеченного срока, как раз в то время, когда вождя в сером френче признали злым божеством и заменили его прежним, добрым, в галстуке в белый горошек. Ни с кем не поздоровавшись, он молча, прошёл в свой кабинет, заперся и не выходил целые сутки.

Мама пыталась достучаться до него, чтобы накормить, но папа сказал: «Не надо его беспокоить, захочет, сам выйдет». И мама, осуждающе поведя бровями, махнула рукой, мол, с сумасшедшим жить – сам скоро свихнёшься.

На исходе следующего дня дедушка позвал меня к себе и, усадив на диван, пытливо заглянул в мои испуганные глаза.

– Ну что, внук, хочешь ли ты мне что-нибудь сказать?

У меня загорелось в пятках.

– Как ты думаешь, где сейчас находится твоя душа? – спросил дедушка с едва заметной улыбкой.

– В пятках, – пролепетал я, не задумываясь.

Дедушка вопросительно вскинул голову, смешно вытаращил глаза, окрашенные в тот момент пронзительной кошачьей зеленью, и, растопырив короткие жилистые пальцы, удивлённо развел руками. При этом его клочковатая борода оттопырилась в разные стороны, будто весь подбородок был утыкан множеством металлических иголок.

– Почему ты так думаешь?

– У меня пятки загорелись, – также уныло пробубнил я.

– О! – воскликнул дедушка и крепко стиснул меня за плечи. – Ты сделал великое открытие!

– Я?!

– Именно! – расхохотался дедушка.

Отсмеявшись, он таинственно добавил:

– Если не считать, что до тебя его сделал я.

И снова захохотал, сладко, по-кошачьи жмуря глаза.

– Видишь ли, внук, – уже серьёзно проговорил дедушка, – на основании многочисленных опытов и наблюдений я пришел к выводу, что душа человека – это, попросту говоря, самое «тёпленькое местечко» в его несовершенном организме. Оставалось изобрести прибор, который мог бы с достаточной степенью точности выявлять это «местечко». Соображаешь?

Я ничего не соображал, потому что жгучий стыд, поселившийся во мне после той злополучной находки в шкафу, выворачивал меня наизнанку. И он выворачивал меня тем сильней, чем больше дедушка отвлекался от темы и не отчитывал меня впрямую за моё ненасытное любопытство, а пытался вывести на чистую воду окольными путями, чтобы я сам признался в своём непростительном поступке.

Но дедушка и не думал меня уличать. Его глаза заметно посинели, и он продолжал упоённо рассказывать о своих научных умозаключениях.

– И я изобрёл его! – провозгласил он торжественно.

– Кого? – спросил я растерянно.

– Не кого, а что ! Пока это строжайшая тайна. Но тебе, как своему любимому внуку… Я ведь могу на тебя положиться? А? – дедушка заговорщицки зыркнул по сторонам.

Я утвердительно закивал. А дедушка приподнял газету, пирамидкой стоявшую на столе, и мне открылся причудливый механизм, очень похожий на миниатюрный фотоаппарат. По бокам механизма торчали усики-антенны, а сам он весь был увит крохотными разноцветными проводками.

— Термоглаз! Я назвал его «ОКО», что значит – Очки Корпускулярного Обзора. Это название рабочее и ни к чему пока не обязывает. Понимаешь ли, чудо моё, теперь я могу определить у каждого встречного поперечного, где находится его душа. Заметь, при этом специально не исследуя свойств его натуры с помощью наблюдений и даже не разговаривая с ним!

– Зачем? – задал я глупый вопрос.

– А затем, чтобы знать – кто перед тобой, что за человек, чего он стоит, что от него можно ожидать.

– Как же это можно узнать? – задал я второй глупый вопрос.

– Элементарно. Видишь ли, по моей теории сущность человека, определяется тем – в какой части тела регулярно пребывает его душа. Конечно, в разных ситуациях она может менять своё местоположение. А в исключительных случаях даже выходить за пределы тела. И это значит, что данный субъект весьма непредсказуем, и относиться к нему надо… соответственно.

– То есть – не доверять?

Дедушка уставился на меня с нескрываемым любопытством.

— Ты чрезвычайно догадлив. Допустим, у тебя душа постоянно находится в пятках…

– Не всегда, – перебил я его неуверенно.

— Я сказал – «допустим». Стало быть, ты всё время живешь в страхе. А страх делает человека уязвимым, а значит, податливым. То есть им можно вертеть, как угодно.

– Зачем вертеть? – задал я третий глупый вопрос.