Женя Маркер - Курсанты. Путь к звёздам

– Нашел его в отпуске, но по счастью дома, – рассказывал он позже, – веселым, под хмельком, за рюмкой водки у сковороды грибов с картошкой. Через пару рюмок было решено: нам с тобой предстоит оформить для второго дивизиона ленинскую комнату за месяц! Я согласился…

Таранов привык к эксплуатации своих способностей художника всеми, кому не лень. В первый год учебы он ночи напролет писал планшеты для ленинской комнаты своей батареи, и в результате нацепил на нос очки. «Зрение село, как от точного выстрела», – шутил над ним Марк. Комбат озадачивал стендами с наглядной агитацией, Малешкину нужно было заполнять анкеты и журналы, для старшины рисовать таблички и бирки, однообразить ф. и. о. на пилотках и шинелях, для друзей красиво и с вензелями подписывать открытки. Плюс ко всему – боевые листки, стенгазеты, лозунги к праздникам, и прочая оформительская работа.

Но такой свиньи, что подкинул в первый день стажировки друг, он не ожидал. Прощай армейские будни! Прощай выходные дни! Прощай желание увидеть войска и приложиться к пульсу подразделения. «Легче отказаться от стажа, чем губить себя в ленкомнате,» – подумал Таранов, и встал, чтобы высказать все, что думает по этому поводу в самых отчаянных выражениях. Семен уже сложил из них пазлы, и открыл было рот, как Генка его опередил.

Не волнуйся, дружище! Ты, может быть, не знаешь, но у нас будет помощница!

В клубную комнату, где они разместились, вошла женщина лет тридцати пяти в военной форме и звании сержанта. Плюсовые очки на носу, простые хлопчатобумажные чулки и коса, заплетенная в виде короны, выдавали в ней типичный синий чулок. А полноту диабетика не могла скрыть никакая юбка.

– Знакомьтесь, товарищи! Ольга Васильевна – местный библиотекарь, и по совместительству – замечательный пейзажист.

Семен Таранов. Курсант-оформитель.

Таранов представился, и оба увидели в глазах друг друга «ноль внимания и фунт презрения», как часто повторял потом Рыжий. Но это не помешала самолюбивым художникам определиться с концепцией и содержанием стендов. Она рисовала, Таранов писал заголовки и тексты, а Генка клеил, резал, пилил. В три пары рук работа закипела довольно быстро. Женщина оказалась молчаливой и увлеченной, работала не меньше курсантов, и уходила домой только вечером.

Десять дней и ночей группа оформителей торопливо работала, чтобы недельку от стажа взять себе. Уехать пораньше из части на волю мечтали оба стажера, но работа продвигалась медленно.

– Все! Я устал и покидаю вашу артель «Два пера и Тушь»! – Так в один прекрасный день заявил Таранов. «Тушью» или «Тушкой» он с первого дня называл за глаза Ольгу Васильевну, с чьей полнотой не желал мириться. – Иду в войска, в народ! И ты, Бобрин, меня не сможешь остановить…

Демонстративно положив на стол рейсшину, он хлопнул дверью, и ушел в сторону стартовой позиции. Замечательное лето этого года накрыло сочной зеленью ленинградскую область, и не стало видно узких тропинок, ветки деревьев распушились крупными листьями и прикрыли кустарники, дома, позиции.

Побродив кругами, и не встретив людей в военной форме, он поинтересовался о направлении своего движения у мальчика-подростка, который собирал землянику. Через десять минут курсант уже был на командном пункте, знакомился с офицерами и прапорщиками, говорил «за жизнь» с солдатами, изучал работу оперативного дежурного, читал местный боевой листок месячной давности. На стандартном бланке корявым почерком значилось: «Боевое дежурство – на 5!»

Скоро выяснилось, что солдат в части не хватает, убирать, косить, пропалывать траву и кустарник некому, только в наряд и на боевое дежурство набиралась пара смен. Замполит вечно болеет и лежит в госпитале, командир уехал в командировку на уборку урожая, на так называемую целину. Бойцы развлекаются на танцах в соседней деревне, и даже показали Семену тропу самоходчиков.

Впечатлений одного дня ему хватило, чтобы вечером вернуться в клуб, и работать в своей «артели» дальше. Расстроенный безразличием офицеров полка, нелепым армейским равнением и суетой, организованной на троечку с минусом, он больше к теме «хочу в народ!» не возвращался.

– В полку – банальные наряды, дежурства, политинформации и политзанятия, только качество их ниже ватерлинии, а поднимать эту линию некому, некогда, а мне это надо ли? – заявил вечером Таранов Бобрину, – когда я попаду в часть, то лично сам сделаю ее отличной. Все зависит только от меня!

Через две недели беспросветной работы сдали железные нервы мастера спорта СССР, восстал работоспособный и неутомимый Бобрин:

– О, мягкий знак! Мне начинает нравиться Ольга Васильевна! Еще день-два, и я ее захочу… Таран, завтра идем искать девочек. Я так больше не могу. Глаза должны радоваться красоте, а не гуаши.

– С Тушей, – добавил Таранов, и друзья, удалились из части на два выходных дня.

В гарнизоне, где стажировались курсанты, военный городок располагался за десяток километров от населенных пунктов. В полку служили исключительно мужчины, и две жены прапорщиков – Ольга Васильевна со своей такой же пожилой подругой. Как и офицеры, они приезжали утром на крытом брезентом «Зил-157», а в обед и вечером их увозили домой.

По карте оперативного дежурного несколько дней назад Таранов вычислил несколько деревенек-хуторков, и у них с Генкой созрел элементарный план, как провести отдых с пользой: «искупаться в родоновом источнике, найти очаровашек и выпить». Эта последовательность могла быть любой, и ранним субботним утром они выдвинулись по еле заметной, но свежепротоптанной тропе самоходчиков второго дивизиона. Пролезли под «колючку», и несколько километров шли по лесу в ожидании жилья и людей.

По дороге встретилась поляна с грибами, и Таранов не смог сдержать свой порыв – насобирал в рюкзак белых с подберезовиками. С лесной земляникой они шагали вкусно и весело, громко распевали песни Высоцкого и Окуджавы, распугивали криком птиц и радовали себя припевом: «Жираф большой – ему видней!» Необыкновенное настроение ненормальных горожан, позволяло чувствовать себя на природе обычными городскими сумасшедшими, окунувшимися в мир полной свободы.

Неожиданно, на лесной тропинке, которая вела к лубочному хуторку в два дома, они встретили старуху с черной блеющей козой на веревке. Невдалеке старик лет шестидесяти лежал на поляне и ковырял соломинкой в зубах. Рядом паслась корова и изредка мычала.

– Дед, немцы в деревне есть?! – сурово, как в художественных фильмах о войне, спросил Бобрин. – Млеко, яйки, самогон?!

В ответ послышалось покашливание, дрожь и смятение в голосе:

– Тьфу, чёрт рыжий! Уж лет тридцать, как выгнали супостатов! Чего надобно, служивые?