Женя Маркер - Курсанты. Путь к звёздам

– Должна быть.

– Ну, да. Теоретически, по словам Пучика, должна быть. Как-то она еду себе готовит… Ты первый раз в самоходе?

– Да.

– Тогда слушай. Пошел курсант в самоход. А навстречу – патруль. Оборачивается – другой патруль. Слева озеро, справа стена в три метра. Куда бежать? Обложили… Запрыгивает курсант на стену и прыгает на территорию училища. В патруле тоже ребята крепкие, сигают на стену, а там пусто. Нет никого за забором. Одно только безлюдное футбольное поле. Вот, думают, парень проскочил мгновенно в казарму на дикой скорости от страха! А, оказалось, нет. Курсант прыгнул вниз и точнёхонько в канализационный люк попал. Вечером пришел в себя и появился в казарме весь в дерьме…

– Знаю я такие шуточки. Сам могу рассказать. В прошлом году комендант Красносельского гарнизона пытался поймать как-то нашего курсанта. Догнал практически на заборе. Тот отбивается и бьет сверху патруль сапогом! Майор запомнил парня по фиксе во рту. Приходит к нам в дивизион и строит личный состав. С фиксой в нашей батарее только один курсант. Причем, самый правильный из всех во взводе! Ты знаешь, Шурик – отличник, он вечно усмехается добродушно, и любит показывать свой золотой зуб. Подходит майор к нему, а Шурик счастливо улыбается! Еле отмазали парня. Благо, железное алиби у него было. Пошел майор дальше по другим батареям искать своего обидчика…

Оба предвкушали праздничный ужин по случаю дня рождения Алёны, к которому Марк обещал приготовить мясное блюдо по особому, только ему известному рецепту, но никак не по тому, что отрабатывался четыре прошедших года в редких увольнениях.

Вспомнилось, как на втором курсе они возвращались в училище после увольнения. Молодые, веселые, но вечно голодные. На первом курсе у каждого из курсантов хранился сухарик, корка хлеба или кусочек сахара в кармане гимнастерки, кителя или шинели. Марк умудрялся прятать хлеб даже в шапке ушанке. В минуту, когда скулы сводило от желания съесть что угодно, лишь бы в желудок попала еда, он или заполнялся водой, или эта краюха становилась праздничным новогодним подарком, счастьем дня рождения, манной небесной. Курсанты постарше, те, что пришли из армии, посмеивались над молодыми. Желудки более взрослых ребят быстрее привыкли к новому режиму, а молодежь еще мечтала о домашней еде, маминых разносолах, бабушкиных пирогах. Таранов в то время часто вспоминал свое детство, когда в его руках нечаянно оказался кусочек каменной соли, как маленький кварцевый слиток размером с полкопейки. Это прозрачное лакомство он хранил в спичечном коробке и лакомился им на переменках, иногда давая лизнуть соль друзьям-одноклассникам.

Вот в такое, нельзя сказать, что голодное, время они возвращались с электрички, и, надо же, встретили «бабулю-одуванчика», как её назвал Марк, у платформы. Она протянула им батон хлеба со словами:

– Мальчики, во время блокады Ленинграда мне солдатики дали краюху хлеба. Если бы не они, я не выжила б в то голодное страшное время. Возьмите, я вижу, вы кушать хотите, такие молоденькие.

Марк и, правда, только что сетовал на опоздание к ужину. Есть он любил. Даже теорию подводил под свое обжорство: якобы, в генах у него заложено желание наесться за всех своих предков, которые в прошлые века недоедали. Но даже с такой теорией он нашел в себе силы и не смог взять батон у бабульки. Не настолько они хотели есть, да и свежи еще были в памяти рассказы ветеранов о блокаде.

Месяц назад Таранов снял у этой старушки в поселке Горелово жилье. Не отдельную квартиру, а комнату на втором этаже дачи с единственным окошком, затянутым вместо разбитого стекла куском старой многослойной марли, едва пропускавшей солнечный свет под крышу. В этом скворечнике за 6 рублей в месяц, со своим ключом и отдельным входом, они радовались встречам, когда увольнения Таранова совпадали со свободным временем Алены. Полное отсутствие мебели, за исключением старой оттоманки, накрытой рваной фуфайкой, их совсем не смущало. Молодые созванивались по телефону, определяли время и летели друг к другу. Главное, иметь в кармане монетку в 2 или 10 копеек, от которых работал телефон-автомат у штаба училища.

Служба с невнятным для четверокурсника распорядком дня планы молодоженов ломала часто. От катастрофического взрыва возмущения Таранова спасали только самовольные отлучки, и страстное желание быть рядом со своей любимой. Сколько раз этой теплой весной Алёна приезжала одна, часами листала учебники или мечтательно смотрела в потолок, ожидая Семена, а молодой муж не появлялся!

К даче подошли быстро. Торжественное вручение цветов Алёне, и поцелуи со стихами мужа обозначили начало праздника. Пока Марк разделывал мясо и шпиговал его специями, Таранов отремонтировал электродуховку. Она долгие месяцы стояла в кладовке, и успела покрыться паутиной. Не работала по известной любому электрику причине: «есть контакт или нет контакта». Без инструментов решить эту проблему было непросто, но, как известно, привычные для курсанта смекалка и желание поесть творят чудеса. За полчаса нашлось, чем, и как заменить сгоревшую спираль без плоскогубцев.

Мясо удалось на славу, все хвалили Марка, говорили тосты Алёне, а отремонтированная духовка служила потом еще не один день. Инна Павловна – квартирная хозяйка – поставила с помощью мужчин огромный самовар с кирзовым сапогом вверху, все дружно крошили в него щепки-дощечки, грели воду, и пили душистый чай из пачки со слониками на этикетке. «Бабуля-одуванчик» оказалась графских корней, но всю жизнь проработала на производстве. Живет она в городе, а на дачу приезжает только тогда, года силы есть или на лето.

Алена шептала мужу, что элегантности и изысканным манерам старушки она завидует. И хотела бы сама так выглядеть в преклонном возрасте.

В конце праздника Инна Павловна рассказала, что в годы блокады ей, подростку, приходилось работать на Кировском заводе, а жила она у Нарвской заставы. Пройти эту дорогу было очень сложно, на каждом шагу попадались окоченевшие трупы оголодавших людей, которые заметало снегом. Поначалу страх мучил так, что она кричала ночами, а со временем чувства притупились, да и мертвецов стали увозить на Пискарёвку. На этом кладбище она схоронила почти всех своих соседей, и изредка ходила к ним.

Фабричный паек помогал ей выжить в то ужасное время, а в самый страшный день выручила солдатская корка хлеба. Потряс рассказ о блокадном праздничном обеде, где Инне Павловне отводилась роль главного блюда. Её взрослая соседка по дому как-то пригласила молоденькую Инну к себе в квартиру, и зачем-то на минуту отлучилась из комнаты. Что толкнуло девочку-подростка подсмотреть за соседкой, одному провидению известно. Но она увидела на кухне голодную женщину, способную на все, с топором и огромным ножом в руках. Сомнений быть не могло: Инну Павловну хотели здесь съесть. Она убежала сломя голову из жуткого дома, а вернулась через несколько дней, когда узнала о смерти той самой женщины с её семьёй.