Алексей Ефимов - C-dur

Они обнялись.

Саша пошел к метро – как в старые добрые времена, а Родя – назад к девушкам. Те заскучали и, кажется, расстроились из-за потери клиента.

Сделав пару шагов, Родя остановился:

– Сань!

Саша тоже остановился.

– Ты не буржуй, Сань! Ты меня извини! Можешь ездить на долбанной «Audi» – все равно не буржуй! А Витьке дай в морду! И деньги всунь ему в жопу!

– Именно так я и сделаю.

– Адьюс, амиго!

– Но пасаран! Вива ла либертад!

Он продолжил свой путь к метро. Он мог бы поймать такси, доехать с комфортом, но он был Саней Беспаловым, который не ездил в такси и не был приучен к комфорту. На другом конце города его ждала Света, и он ехал к ней, в меру пьяный и словно родившийся заново. Он улыбался. Он смотрел в звездное небо. Он был счастлив. Вернувшись к старой развилке, он выбрал свой путь.

Он позвонил Свете.

– Светик, как жизнь? Я еду к тебе. – Он улыбнулся. – Да. Не возражаешь? Что говоришь? Пьяный? Самую малость. Однокурсника встретил. Будем с ним в группе играть. Он – соло, я – ритм. Мне надоело быть генеральным директором. Ну его нафиг! Что? Нет, кроме шуток. Будем жить в любви и согласии. С целым миром, Светочка. С нашим долбаным миром.

Он хорошо помнил тот день, когда впервые приехал в Новосибирск. Тринадцатое мая тысяча девятьсот девяносто третьего. Теплый, по-весеннему свежий день открыл новую страницу в книге жизни, встретив его на чужой неизведанной территории. Впереди – новые впечатления, трудности, перспективы. Большой, одетый в юную зелень город-миллионник, параллельные и перпендикулярные улицы, уходящие в бесконечность, подземка из десяти станций, самостоятельность за сотни километров от дома, – столько нового и непривычного.

Общага шокировала. Как здесь жить, в этих условиях? Антисанитария. Нет холодильника и телевизора. Все старое, дряхлое, грязное. Стойбище нескольких поколений студентов, следы которых можно встретить повсюду.

Он чуть не расплакался. Он захотел к маме.

К счастью, человек ко всему привыкает. Он быстро привык к общаге. Здесь было дозволено многое. Если накатывала хандра, ее лечили пивом и водкой, и пением под гитару, и, конечно, любовью. Любовь помогала жить – и выживать. Она придавала сил. Кровать с дверью под сеткой была ее ложем, а тараканы – рыжими немыми свидетелями.

Через пять лет он породнился и с городом. Стоило расстаться с общагой – и город сразу приблизился, потеплел. Он стал жителем этого города. Он больше не был студентом с туманными перспективами: то ли будет жить здесь, то ли вернется в Новокузнецк, так и не ставший городом-садом, как предсказывал Маяковский.

Вернемся в май девяносто третьего. Семнадцатилетний Саша не размышляет о будущем, он не загадывает далеко. Слишком многого требует настоящее. Он еще не студент. Он абитура. Впереди три экзамена. Не для того он два года учился в лицее, в «банковско-коммерческом» классе – настраиваясь быть студентом Нархоза, с привилегией досрочных вступительных экзаменов в мае – чтоб все завалить в одночасье.

Не завалил.

Сдал на пятерки.

Пятнадцать баллов. Стопроцентное прохождение. Военком отдыхает. Мама плачет от счастья и от мысли о том, что сын будет жить на чужбине, выпорхнув навсегда из-под теплого крылышка.

После первого экзамена все напились. Саша – впервые в жизни. Неприятный, но нужный опыт. В тот день пили все, независимо от оценки – даже двоечники, выбывшие из гонки. Меню было следующее: растворимый картофель «Uncle Bens» в пятилитровой стальной кастрюле, сосиски, хлеб, кетчуп и – гвоздь программы – ликер «Амаретто» с гнуснейшим черемуховым запахом, из расчета двести граммов на человека. Саша пил из эмалированной кружки, которая и сейчас с ним. Справившись со своей порцией, он ходил по комнате, пил у каждого друга и брата, не отказывавших ему, и скоро стал самым пьяным. Второй акт пьесы он помнил плохо: обрывки действа под вспышками тусклой лампы, а между ними – черная алкогольная амнезия.

Раскачивающиеся темно-синие стены…

Треснувшее стекло на кухне (случайно его разбил)…

Кровь, капающая в грязную ржавую раковину…

Бинт на левой руке…

Непереваренные остатки пищи, бьющие гейзером в темную майскую ночь…

Таз у кровати…

«Sehr gut, – бормочет он по-немецки после каждого приступа. – Sehr gut»…

Утром он не смог встать с постели.

Его снова мутило, в голову влили свинец, а тем временем, подшучивая над ним: «Guten morgen, Sanya! Sehr gut! Shnaps!» – парни варили сосиски и пили теплое пиво. От пива он отказался. И от сосисок. Он не ел до позднего вечера. Он не готовился к экзамену по математике. И лишь через сутки, следующим утром, вновь почувствовал себя человеком,

Сейчас, спустя четырнадцать лет, в две тысяче седьмом, он завтракал и улыбался. Картинки прошлого накатывали одна за одной, одни яркие, другие больше похожие на воспоминания о сновидениях, и он был рад им всем. Он был рад прошлому. Там было нечто такое, что он хотел бы взять в будущее. А. А. Беспалов и Саша Беспалов – один человек, у них есть что сказать друг другу, то есть себе. Нынешнему Александру не достает искренности и смелости, жизнь научила его осторожности и сбалансированности, приземлила мечты, взяла под уздцы речь, – есть чему поучиться у Саши. Саша давно бы сказал Ане, что им нужно расстаться. Он не обманывал бы ее, не изменял. Вчера А. А. Беспалов отправил ей смс («Anya, vstretil odnogruppnika, nochuyu u nego. Sel akkumulyator, sorry») и сразу выключил телефон, не дожидаясь ответа, – а Саша его включит. Он приедет домой и все скажет Ане. Он. А. А. Беспалов.

Заметив улыбку Саши, Света спросила:

– О чем думаешь?

– О том, как жить дальше, начиная с этой минуты.

– Ты о группе серьезно?

Вчера он только об этом и говорил: о группе, о Роде, о будущем диске – жарко, с энтузиазмом, не замечая того, что Света смотрит на него удивленно и еще не готова принять столь радикальные перемены – и сейчас она хочет понять, что это было: пьяные бредни или РЕШЕНИЕ.

– Думаешь, спьяну ляпнул, а утром в кусты? Нет, Светочка, это серьезно. Очень серьезно. Я расстаюсь с Витей, я продаю бизнес и буду играть в группе. Это пугает?

– Нет. С голоду ты не умрешь.

– Мы не умрем. Я вложусь в венчурные компании и открою продюсерский центр. Или еще что-то. Буду играть с Родей. И жить с тобой – если ты, конечно, не против. Это, кстати, я тоже серьезно.

Лучик солнца скользнул в окно. Ласковый, теплый. Он пробежал по женской щеке, по обнаженной женской груди; спрыгнув на стол, растекся по ровной поверхности, быстро коснулся руки – и поспешил обратно со скоростью света, докладывать о том, что увидел. Через мгновение он вернулся и стал ластиться к ним.

– Я рада. Ждать тебя вечером?

– Да.

– Купим шампанского и ананасов.