Алексей Ефимов - C-dur

– Мне нравится этот план. Но ты забыла о сексе.

– Два раза: до и после шампанского.

– Договорились.

– Или прямо сейчас? – лукаво взглянула она. – Можешь дать мне аванс?

– Ты же знаешь – я никогда не отказываюсь от секса, это моя жизненная позиция.

– Независимо от того, кто его предлагает?

– От секса с тобой. Я это имел в виду. Например, вчера мне предлагали две женщины, но я мужественно отказался.

– Женщины легкого поведения в баре, где ты пьянствовал с будущим вокалистом вашей будущей группы?

– Возле бара.

– А! Дело другое. Родя не отказался?

– Думаю, нет. Он же Курт, без предрассудков и комплексов, человек либеральных взглядов.

– Завидую я ему.

– Когда мы жили в общаге, я хотел быть, как он, но не всегда получалось. Родя – это свобода. Он настоящий. Он хочет изменить мир, до сих пор хочет. Мы сдулись и приземлились, а он нет, он не смирился.

– Так как насчет секса? – напомнила Света.

Набухшие коричневые соски ждали его ласки. Карие глаза, улыбаясь, звали в древнюю глубину. Когда люди ходили в шкурах убитых животных и жили в пещерах, они занимались сексом точно так же, как это делают их потомки в эпоху технического прогресса и новой морали. Мир изменился, секс – нет. Разливаясь теплой приятной тяжестью в самом низу живота, древний инстинкт хочет, чтобы женщина совокупилась с мужчиной. Чтобы он оплодотворил ее. Чтобы род человеческий не угас.

Они прошли в зал.

Здесь они любили друг друга, женщина и мужчина. Похрустывая, поскрипывая, покряхтывая, светло-серый диван нес свою службу. Два тела сплетались, соединялись, пот выступал на коже, страсть источала влагу – и темп, нарастая, вел их к оргазму, к цели их жаркой гонки.

Они одновременно пришли к финишу.

Вскрикнув, Света забилась в судорогах, а он, как два миллиона лет назад, выплеснул семя ей во влагалище.

В этот миг он увидел дорогу. Обещая вывести его оттуда, куда он зашел, она убегала в будущее, и он знал, что пойдет по ней. Слишком долго он шел не туда.

«Катарсис» – вспомнилось слово из прошлого.

В лицее, на уроке мировой и отечественной культуры, учитель прочел им, сопливым подросткам, рассказ Глеба Успенского «Выпрямила». Рассказ был о том, как деревенский учитель испытал настолько сильное потрясение, увидев в Лувре статую Венеры Милосской, что стал другим человеком. Это и есть – катарсис. Тебя бьет током и чистая энергия знания пронзает тебя насквозь, мгновенно сжигая старое и очищая для нового. Ты прозреваешь. Нельзя задержать это чувство, продлить его во всей мощи и остроте, этот мгновенный яркий экстаз, но достаточно доли секунды, чтобы навсегда измениться. Молния не светит как лампа накаливания, но в тот миг, когда она наискось раскалывает небо, ты видишь вдали, во тьме, нечто такое, что не увидел бы и при свете сотни прожекторов.

Через полчаса он стоял у порога, прощаясь со Светой (она спросила – «До вечера?», и он сказал ей – «Да»), и видел в зеркале человека, которому, к счастью, он мог спокойно смотреть в глаза.

Он включил телефон, как только вышел на улицу.

Телефон зазвонил в то же мгновение.

«Аня вызывает» – высветилось на дисплее.

Пластиковый корпус ожег пальцы. Первым желанием было – не отвечать, не брать трубку – но Саша Беспалов взял.

– Да.

Он услышал голос Ани – не нервный, как можно было бы ожидать, а страшно усталый:

– Что-нибудь скажешь? А то я, знаешь ли, как-то волнуюсь.

– Я скоро приеду и объясню.

– Прямо сейчас не можешь? Как прошла встреча? Девушка была симпатичная?

– Аня, мы спокойно поговорим, когда я приеду.

Короткие гудки были ему ответом.

Он поехал домой на метро.

Кирпичный пятнадцатиэтажный красавец встретил его сдержанно, с холодком, молча глядя на него сотнями темных стекол. Он был чужой, этот дом. Не его. Не хотелось входить в него, подниматься на лифте, звонить в дверь – но он должен был сделать это, чтобы стать, наконец, свободным.

Первым, что он увидел, были глаза Ани.

Они не спрашивали, не требовали, в них не было злости, они смотрели устало и так, словно все уже знали. Они нездорово блестели, а под ними чернели круги после долгой бессонной ночи.

– Здравствуй, – сказал он.

Аня не сказала ни слова

Он прошел в зал, а она вошла следом. Остановившись в дверном проеме, она оперлась плечом о косяк и сунула руки в карманы розового халата.

– Что скажешь?

– Где Леша?

– У бабушки. Я купила шампанского, фруктов, думала, будет у нас романтический ужин, а ты не пришел и отправил мне смс. Утром случилось чудо – телефон заработал, да? У одногруппника не было телефона. Вот незадача. Ты был у женщины, да?

– Да.

Вот и все. Он это сказал.

– Аня, нам пора разойтись. В нашем браке нет смысла.

Она молчала, и он – тоже. Ему казалось, что он ничего не чувствует. Ни сожаления, ни угрызений совести, ни радости от того, что сказал. Вакуум.

– Поздравляю. Ты это сделал. Долго ты с ней?

Ее лицо было маской; красивые губы, растягиваясь в усмешке, сминали в складки искусственную гладкую кожу.

– Мы говорим о нас.

– Значит, долго. Я чувствовала, но боялась спросить. Ты прав, смысла нет. Я тоже об этом думала. – Она помолчала. – Лешу жалко. Он не виноват в том, что мама и папа не любят друг друга, да и, пожалуй, никогда не любили. Надеюсь, ты понимаешь, что он будет со мной?

– Да.

– Ладно. Детали обсудим позже. Хорошо, что есть брачный контракт, будет меньше проблем с разделом имущества. Ты с самого начала знал, что у нашего брака нет перспектив, что это вынужденная мера, так как я забеременела. Что ж, так тому и быть. Будешь завтракать?

– Нет.

Развернувшись, Аня прошла в спальню, ступая босыми ногами по полу заоблачной стоимости. Это массив дуба с фаской. Его заказывали в Италии, ждали два долгих месяца, и, когда он пришел, почувствовали глубокое моральное удовлетворение. Вот оно, счастье среднего класса – итальянский паркет. Они вили семейное гнездышко, не экономя на материалах, работах и мебели, и обманывали себя, стараясь не думать о том, о чем не хотелось думать. Они были рады новой квартире. Здесь просторно, свежо, дорого. Огромная лоджия. Центр города. В общем, все, о чем только можно мечтать. Счастье – это комфорт. Так всем удобней.

Саша пошел на кухню. Он захотел кофе.

Проходя мимо спальни, он увидел, что Аня лежит на кровати – спиной к двери, на боку. Она плачет. Слезы беззвучно капают на подушку. Это слезы прощания с прошлым: с полноценной семьей, с тихим семейным бытом, где все понятно и предсказуемо, с близким и уже чужим человеком; может быть, слезы обиды и страха перед новой реальностью, – он не может сказать точно, что она чувствует. Что чувствует он? Вакуума уже нет. Горечь и облегчение, и, кажется, жжет в груди. Он делает больно, он режет скальпелем по живому, но скоро всем станет легче. Всем, кроме Леши, их сына.