Аслан Кушу - Гончарный круг (сборник)

– Элиш, ты вроде бы азербайджанец, что заставило в таком случае тебя покинуть родину?

– Азербайджанец? Не совсем, – ответил он. – Я наполовину кумык, но женой моей была армянка. Там ее убили.

– Все мы не совсем, – подумал Тарханов, – а заверения в чистоте своей крови, национальности, сопряженные с убеждением в собственной исключительности – бред и обыкновенный фашизм.

И это явилось его третьим прозрением.

– Вот и живу теперь беглецом – без семьи, дома и паспорта, – грустно улыбаясь, продолжал тем временем Элиш.

– Будет у тебя и дом, и паспорт, и, надеюсь, в будущем семья, – уверенный в своих возможностях, пообещал Владлен. – Только не покидай этого места и дождись моего возвращения.

Он оделся в подсохшую одежду и, взяв сумку, пошел к дороге.

Вернувшись в город, Тарханов первым делом зашел к Алене.

– Я уже думала, что ты никогда не придешь, – склонила она голову к дверному косяку своей комнаты в общежитии. – Где же ты пропадал так долго?

– Разве это долго, – пожал плечами Владлен, – всего каких-то пять дней. Я дома был и теперь мы сказочно богаты.

Она нерешительно сделала шаг вперед, осторожно прижалась к его груди:

– Обещай, что больше не станешь покидать меня надолго. Ты – моя сказка и другой мне не надо.

Он поверил в искренность ее слов и почувствовал, как отогревается от невзгод сердце. О нем думали и его ждали. Это окрыляло.

– Обещаю! – ответил он.

Алена прижалась к нему еще крепче и, словно веточка, будто бы старалась прирасти к нему и быть неразлучной, неотъемлемой частью.

В гостинице при дневном свете он впервые взглянул на свои находки и почти потерял дар речи. На кубке был выгравирован лик Христа, на одной чаше – Мадонна с младенцем, на другой – Тайная вечеря. В общем-то, обычные портреты, библейский сюжет, но как они были сделаны, несомненно, гениальным мастером!.. Как живые, вернувшись из многолетней тьмы, они, словно торопились отдать миру сполна свои теплоту и свет. «Что есть золото – презренный металл, лом, – подумал Тарханов, – не будь человеческого гения, способного вдохнуть в него свою душу».

И это было его четвертым прозрением.

На следующий день Владлен, сфотографировав свои находки, спрятав их в банковской ячейке, отправился к известному в городе антиквару Ширванскому. Открыв входную сейфовую дверь, охранник провел Владлена через широкий и светлый холл к его кабинету. В надежде увидеть антиквара хватким мужчиной в богатом домашнем халате и пенсне, обставленного предметами седой старины, какими их обычно показывают в фильмах, Тарханов был немного разочарован. Антиквар скорее походил на взъерошенного воробушка, узкоплечий, большеголовый, немного неуверенный в себе, можно даже сказать, стеснительный. И интерьер вокруг него был совсем обычный – обычная офисная мебель, которая, правда, едва вмещала множество фолиантов с золотыми и серебряными тиснениями.

– Я слушаю вас, молодой человек, – чуть нараспев протянул Ширванский.

Тарханов молча положил ему на стол фотографии. Несколько подслеповато Ширванский вблизи рассмотрел их, а потом потянулся за лупой. Рассматривая долго кубок и чаши сквозь нее, стал прицокивать языком, не скрывая своего восхищения. Потом он поднял чуть мокрые глаза и спросил горячо Владлена:

– Откуда у вас это диво, молодой человек?

– Откопал, – ответил Тарханов.

Антиквар засеменил к шкафу, достал из него толстую книгу, название которой Владлен успел прочитать – «Золото православной церкви» и стал листать ее. Остановился и протянул Владлену развернутую книгу. С глянцевого листа просияли золотом его находки – тот же кубок и две чаши.

– Это, молодой человек, – продолжил тем временем антиквар, – утварь Великого поста. С этим кубком русские патриархи возвещали о начале и конце светлого праздника, а чаши использовались при торжественной трапезе. Подарены они были русской церкви императором Византии Михаилом VIII в знак признания ее заслуг в распространении православия. Этим реликвиям более 700 лет. Они пережили все смуты на Руси, а вот в 1917 году были безвозвратно потеряны.

– И сколько это диво стоит? – поинтересовался Владлен.

– Понимаете ли, – погладил его по руке «воробушек», – эти реликвии не имеют цены.

Антиквар смотрел на Тарханова горячечно, почти прожигая его, и показался теперь далеко не стеснительным, а волевым и алчным. В глазах его пылала жажда завладеть увиденным.

– Все имеет свою цену, – ответил Тарханов.

– Эти раритеты ищут давно. И вряд ли вам удастся их продать в России, – все в той же горячке продолжил Ширванский.

– Ну и как мне быть?

– Я бы вам мог посодействовать, – вкрадчиво предложил антиквар.

Слова Ширванского сбросили Тарханова в глубокую бездну смятения. Конечно же, то, что предметы являлись религиозными реликвиями намного увеличивало их стоимость, но была и иная сторона у этой медали – Владлен Тарханов не считал себя настолько безнравственным человеком, чтобы продать их и нажиться.

– С этим нужно повременить, – ответил он антиквару и быстро вышел.

Он пошел по улице, не замечая прохожих, не слыша шума машин, вспоминая свой странный сон, положивший начало этой истории, о проклятии попадьи, о котором рассказывал дядя, погоню братков, невольное и страшное заключение в шлюзе. «Неужели все это было не случайно и мне предначертана судьбой особая миссия» – подумал он. Никогда Владлен не был так сказочно богат и никогда эта состоятельность его так не угнетала. И тем не менее в этот день он впервые поборол собственный соблазн – продать реликвии, но и как распорядиться ими, пока не знал. Теснимый противоречиями, Тарханов вернулся в гостиницу и долго не покидал ее, обдумывая, как быть дальше.

Не терял даром времени и Ширванский. Как только Владлен вышел за порог, он немедленно вызвал охранника и наказал ему: «Проследи-ка, Виталик, за этим супчиком, узнай кто он, откуда, чем занимается, с кем имеет дела». К вечеру Виталий вернулся и выложил все, что узнал: «Зовут Владленом Тархановым. В прошлом бизнесмен, возил крупным оптом баранину из Калмыкии и Дагестана, процветал. При дефолте прогорел подчистую, разошелся с женой, живет в 82 номере гостиницы «Набережная». Практически не поддерживает отношения ни с кем».

– Спасибо, Виталя, – ответил на это Ширванский. – Ни с кем – хорошо и плохо. Хорошо, потому что заступиться за него будет некому, и плохо, потому что у одинокого нет слабого места – ни женщины, ни ребенка. Ну ничего, будем брать этого богатенького Буратино. А теперь иди и еще последи за ним, может чего-нибудь более интересного нароешь.

Через некоторое время после визита к антиквару в гостиничный номер к Тарханову ввалился Володька-Кандалы с дружками. Они стали бить его, повалили на пол, связали, а затем усадили на стул.