Аслан Кушу - Гончарный круг (сборник)

Валерий и Гумер замешкались, сбитые с толку, не зная, в какую из команд выполнять.

Во, дурдом, а! – удивленно раскрыл рот сопровождавший их колонну сержант.

Офицер обжег его нервным взглядом и выругался в адрес на неведомом языке:

– Ах ты, бурыжка тургуз амэ! – что, вероятно, значило «мерзавец и негодяй», – а потом приказал Гумеру и Валерию. – Бегом марш в роту!

Они снова замешкались, не зная, в какую из рот бежать, а офицер взбешено замотал головой:

– «Бегом марш!», «Отставить!», «Бегом марш!», «Отставить!». Наблюдавший это, как прежде, сержант только беспомощно развел руками:

– В общем, дурдом, войска, вешайтесь!

В роте «страшный лейтенант» Мишин, как изволил величать себя офицер, построил взвод новоиспеченных курсантов в шеренгу, прошелся перед ней, всматриваясь каждому в глаза, в упор, так будто видел в них наипервейших врагов.

– Я поздравляю вас! – прошипел он – Вам выпала честь служить в лучшей роте, в лучшей части округа.

– Что они нас пугают да пугают, – прошептал Валерий. – Не мы первые, не мы последние.

Хотя и невнятно, но шепот этот коснулся слуха «страшного лейтенанта». Он также, как недавно сержанта, обжег взглядом Валерия, строй, громко скомандовал: «Упор лежа принять!», «Ать-два!», «Отставить!», «Упор лежа принять!», «Ать-два!», «Отставить!». При этом, наклонив голову, Мишин вновь яростно мотал ею.

Добившись, наконец, своевременного исполнения команды, он заставил отжиматься курсантов до изнеможения. А когда уже никто более не смог оторваться от пола, заключил: «Так будет всегда. За малейшую провинность одного – отдувается весь взвод!»

Обозленные и уставшие от воспитания через коллектив сослуживцы стали осуждающе посматривать на Валерия. Мишин же вновь прошелся перед строем и пояснил:

– Я каждое утро буду смотреть в ваши глаза, пока, наконец, не увижу в них готовность к беспрекословному подчинению.

Над угнетенно сникнувшим строем нависла тишина.

– В глаза! – поравнявшись с Гумером и Валерием, поставил твердую точку командир.

Потом, уже в кубрике, Гумер услышал, как, обращаясь к своему заместителю, Мишин сказал:

– Гнездилов, с Кирносом и Кайметовым держи ухо востро. Они у нас самые «бурые».

– Будет исполнено, товарищ старший лейтенант! – услужливо ответил тот.

Что «будет исполнено» Гумер и Валерий узнали после отбоя, когда замкомвзвода прошипел им в лица команду последовать в спортивный уголок, что был в конце казармы. В драке беспощадной, в этой извечной мужской утехе, когда все подручные средства хороши, трем сержантам не удалось одолеть «молодых». И тогда они призвали на помощь старых курсантов, которые, до обучения пополнения к несению караульной службы, были оставлены при роте. Чем бы закончилась эта драка, самому богу ведомо, если бы дневальный не возвестил о появлении в казарме дежурного по части.

Утром, после зарядки, командир роты Добычин вызвал к себе Гнездилова, Гумера и Валерия. Это был интеллигентного вида офицер, не старый, но уже с легким налетом угнетенности службой. Присутствовал в канцелярии и Мишин.

– Ну, что вы еще там натворили? – устало обратился Добычин к Гнездилову.

Замкомвзвода замялся и, еле шевеля разбитыми губами, прошепелявил:

– Повыфали боевую внучку, товариф капитан!

Мишин, закрыв лицо ладонью, усмехнулся.

– И сколько было задействовано личного состава в «занятиях»? – иронично поинтересовался Добычин.

– Семеро, товариф капитан! – отрапортовал замкомвзвода.

– Пятеро против двух, значит, и силы оказались примерно равны? – съязвил тот.

Гнездилов потупился.

– На площадку поедешь, вшей бельевых кормить с такой боевой выучкой, – буркнул недовольно командир. – А вам, – приказал Гумеру и Валерию, – по три наряда вне очереди, и «шкрябать», «шкрябать» до упада.

Так, в их обиход вошло новое слово и дело, которым было суждено заниматься в парко-хозяйственные дни, приходившиеся обычно на выходные и свободное от службы время. «Шкрябать» – значило на местном сленге соскабливать куском битого стекла грязь с полов на огромном коридоре казармы. Его здесь никогда не красили, и после так называемого «отшкрябывания», полы горели свежестью и пахли смолой, как только устланные.

Мишин же на удивление курсантов результатами инцидента в спортуголке был доволен, даже, можно сказать, горд за своих бойцов. Гумер же понял – в армии уважают силу и в ней нет места малодушию. Мишин был доволен, но по-прежнему спуска никому не давал. Кайметов и Кирнос на вечерних проверках признавались «лучшими», а по утрам почему-то «худшими». Сбитый с панталыку тем, что они по ночам, когда спят крепко, могут делать не так, Гумер однажды поинтересовался у командира:

– Товарищ старший лейтенант, мы, что, с Кирносом не на том боку по уставу спим?

Мишин очень разозлился.

– Кайметов, не ерничай и лабуду мне не разводи, не рассуждай, признан худшим – совершенствуйся, – приказал он. – Мне не нужны на первых порах думающие курсанты. Важно для начала сбить вас с толку, очистить мозги от интеллигентности и прочей гражданской шелухи, задубить кожу.

– Да… – все же порассуждал про себя Гумер. – Тут не дурдом, а целая философская концепция подготовки младших командиров.

Взводу же любопытство Гумера стоило многого. По команде Мишина он проходил всю зарядку вприсядку, изматывающим гусиным шагом.

«Ерничать и разводить лабуду» после этого Гумер перестал, да и в рассуждениях со временем, как-то сами по себе, отпали желание и необходимость. После двухнедельной адаптации и обучения он начал заступать в караулы, в другое время «шкрябал», бегал марш-броски заснеженными ночами по полной выкладке, разгружал из вагонов говяжьи туши, мешки с сахаром и мукой на местной торгово-заготовительной базе, занимался строевой подготовкой до «сотрясения мозгов». Времени на какие-либо вольнодумные рассуждения после этого практически не оставалось, да и интеллект, похоже, совсем упал. И к этому выводу Гумер пришел пришел вот почему: еще в начале учебного периода его назначили ответственным за выпуск боевого листка взвода. Так вот, на первых порах он писал его объемно, с витиеватыми рассуждениями о долге, верности идеалам. Со временем объем написанного стал заметно сужаться и дошел ко второму месяцу службы в «Майли-Сае» до нескольких строк…

Философская концепция в подготовке младших командиров воплощалась в нем и сослуживцах стремительно и неукоснительно. И лишь Валерий никак не мог привыкнуть к армии, к ее порядкам, всегда возмущался по тому или иному поводу. Однажды он поделился с Гумером:

– Сегодня утром, когда мы были на зарядке, кто-то стащил из моей тумбочки зубную щетку. Не приложу ума, кому понадобился предмет моей личной гигиены, которым каждый день ковыряюсь во рту?