Александр Филиппов - Не верь, не бойся, не проси… Записки надзирателя (сборник)

Поблагодарив прапорщика за чай, Самохин спустился этажом ниже, где размещались камеры для несовершеннолетних. Не обнаружив на продоле дежурного контролера, майор открыл дверь с табличкой «Комната ПВР» и оказался в кабинете, предназначенном для проведения политико-воспитательной работы с подростками. Около трех десятков «малолеток», одетых в мешковатые арестантские робы, чинно восседали на длинных деревянных скамьях перед черно-белым, с вывернутыми потрохами, но еще чудом работающим телевизором. Некоторые обернулись на скрип двери, закрутили стриженными «под ноль» головами, косясь на Самохина. Присматривающий за ними «батек» – взрослый зэк – стоял, привалившись к стене, позевывая лениво, и ловко перебирал пальцами самодельные четки – предмет, позволяющий карточным шулерам и карманным ворам даже в местах лишения свободы не терять квалификации, постоянно тренируя руки. Заметив майора, «батек» неуловимым движением спровадил четки в карман и отрапортовал громко:

– Гражданин начальник! Несовершеннолетние из камер сорок один, сорок два, сорок три заняты на просмотре фильма. Доложил дневальный осужденный Попов, статья двести шестая, часть первая, два года лишения свободы.

– Молодец, – похвалил Самохин, – хорошо докладываешь. Где научился?

– На малолетке сидел, гражданин начальник, там наблатыкался.

– А что за фильм смотрите?

– Клевая картина! «Место встречи изменить нельзя» называется.

– Ну и как, нравится пацанам?

– Я над ними, в натуре, угораю, гражданин начальник, – хихикнул «батек». – В камере все под блатных канают, а в фильме за ментов переживают, – не дай бог, урки Шарапова грохнут!

Мальчишки досадливо зашикали, и Самохин, кивнув им, извиняясь, зашептал:

– А где воспитательница?

– В рабочей камере, последняя по коридору, направо, – указал «батек», и майор, осторожно прикрыв за собой дверь, отправился туда.

Рабочую камеру он отыскал по стрекотанию швейных машинок. Дверь оказалась незапертой. У порога стояла высокая майорша – воспитатель несовершеннолетних Любовь Ивановна Панарина.

– Вы ко мне? – поинтересовалась она при виде Самохина. – Сейчас освобожусь. Эй, Звонарев! Еще одно изделие запорешь – лишу ларька или заставлю на всем продоле полы мыть!

Десяток пацанов, склонившись над швейными машинками, увлеченно, высунув от напряжения розовые языки, вели кривые строчки по кускам голубого брезента, а один, по-видимому тот самый Звонарев, смотрел обиженно в потолок и ковырял пальцем в носу.

– Они у меня здесь рукавицы рабочие шьют, – пояснила Панарина, – трудовое перевоспитание получают. В итоге – горе одно, девяносто процентов брака. Учить-то их некогда особо. Три-четыре месяца под следствием, потом на зону отправляем. Так, баловство одно, а не работа, лишь бы занять чем-нибудь, чтоб от скуки в камерах не бесились. А этот змей, Звонарев, вот нам чего настрочил!

Майорша показала рукавицу, у которой, в отличие от обычных, с большим пальцем, имелся еще и оттопыренный криво мизинец. В итоге варежка демонстрировала жест, которым пьяницы обозначают выпивку.

– С юмором парнишка! – снисходительно улыбнулся Самохин.

– Еще какой шутник! – грустно согласилась Панарина. – Не знаю уже, в какую камеру поселить – со всеми перессорился, передрался. Он, если можно так сказать, потомственный вор. У него дед сидел, отец, все дядья, братья… А ежели глубже копнуть – так и предки наверняка окажутся каторжанами. Династия! За такими, как он, глаз да глаз нужен. У меня два года назад похожий пацанчик сокамерника заточенным черенком алюминиевой ложки зарезал. Чикнул по горлу – и привет. Меня за это ЧП с должности хотели снять. И сняли бы, если б нашелся дурак на мое место! Так нет желающих! Вот и кручусь. Хорошо, «батьки» помогают.

– Тот парень, что в комнате ПВР сейчас начальствует, вроде ничего, шустрый, – похвалил Самохин. – Сидят без вас там тихонечко, телевизор смотрят. Прямо пионеры, а не малолетние преступники.

– Когда есть кому за ними приглядывать, – согласилась майорша. – Беда, что на все камеры «батьков» не хватает. Туда же не всякого взрослого зэка поселишь. Другой такому пацанов научит! А бывает, что, наоборот, мальчишки его обидят.

– И как же вы помощников подбираете?

– Да как придется. Кого начальство присоветует, кого сама присмотрю. Троих наших, ну, сотрудников бывших, посадили, так их взяла.

– А наши-то за что здесь?

– Да кто за что. Доктор с третьей колонии, капитан, с анашой спалился. Нес в зону, а «кумовья» его хлопнули. Осудили уже, пять лет дали. Завтра этапом в Иркутск, на спецзону, отправляем. Был еще гаишник один, старшина, так я его сама выгнала. Этого мне начальник изолятора подсудобил. Старшина гаишник за развращение падчерицы сел. Его ж в общую хату нельзя! Мало того что бывший мент, так еще и по такой статье! Сразу башку оторвут. Я сдуру-то и согласилась в «батьки» взять. А недавно узнала, он и к мальчишкам моим приставать начал. Ну не сволочь, а? Ах, думаю, тварь ты такая! Ишь, какой маньяк сексуальный нашелся! И велела его перевести в камеру, где арестованные солдаты срочной службы сидят – за воинские преступления, дезертиры. Вот теперь, думаю, трахайся сколько влезет. Там половина хаты – стройбатовцы, судимые раньше. Они этого старшину ментовского быстро для своих нужд приспособят! Так что из бывших сотрудников у меня теперь только участковый милиционер, старший лейтенант остался. Вот его жалко. Хороший мужик, из сельского района.

– А его за что?

– Прокуратура постаралась. Неправомерное применение оружия шьют. Задерживал двух жуликов и одного укокошил.

– Ух ты, – изумился Самохин, – а из какого района?

– Да из Советского, недалеко здесь…

– Так я ж там почти всех знаю! – соврал Самохин. – Поговорить с ним можно? Обещаю тайну следствия не нарушать!

– Да разговаривайте, пожалуйста! Какая тайна? За него полрайона ходатайствует, статья в газете в его защиту была. А прокурор уперся – и все. Хоть бы под подписку мужика выпустили – так нет! Закрыли в СИЗО – и ни в какую!

– Прокуроры нос по ветру всегда держат, – согласился Самохин, – первыми чуют, куда дуть начинает. Сейчас хвастают друг перед другом, кто больше обвинений снял, под оправдание жулика подвел. Уже не поймешь, где прокурор, где адвокат…

Закончив просмотр фильма, из комнаты ПВР потянулись малолетки. Они шли гуськом, в угрюмо-серой униформе, заложив руки назад и глядя друг другу в коротко стриженные щетинистые затылки, с подростковой угловатостью наступая на ноги впереди идущим и цепляясь за выбоины в цементном полу носами своей немыслимой обувки – тяжелые, осевшие вислоухо голенищами кирзачи перемежались раздолбанными, потерявшими форму кроссовками и чмокающими при ходьбе шлепанцами на босу ногу. Шагавший чуть в стороне «батек» все так же невозмутимо крутил в пальцах черные зерна четок, покрикивая на ходу: