Александр Филиппов - Не верь, не бойся, не проси… Записки надзирателя (сборник)

– Четыре – один хата пошла… Ты че, козел, спотыкаешься? Руки назад возьми!

Пацаны торопливо, один за другим ныряли в камерный полумрак, и «батек», шевеля губами, просчитывал их по головам, с грохотом захлопывал тяжелую дверь и запирал на засов.

Майорша пригласила Самохина подождать в кабинете и отправилась за бывшим участковым. Когда тот через минуту-другую вошел, Самохин едва не присвистнул от удивления. Арестованный милиционер оказался огромного, за два метра, роста. Его плечи не вписались в дверной проем, и оттого он протиснулся боком, пригнувшись под низковатым для него косяком.

– Подследственный Ватлин… вызывали? – пробасил он.

– Вы тут без меня потолкуйте, а я пойду гляну по камерам, как там мальчишки мои – не хулиганят? – сказала Панарина и ушла.

– Садитесь, – приветливо пригласил Самохин. – У нас в колонии прапорщик был, габаритами на вас смахивал. Бывало, зэки в ШИЗО расшумятся что-нибудь, так он кормушку в камеру откроет, сунет голову туда и предупреждает: заткнитесь, мол, а то сейчас я к вам весь зайду…

– Чего вызывали-то? – игнорируя шутливый тон, хмуро осведомился Ватлин. – Небось опять в стукачи вербовать будете? Думаете, если бывший мент, так обязательно на оперчасть пахать должен? Не дождетесь!

– Вербовать? С какой стати? – искренне удивился Самохин. – Я, между прочим, из отдела режима и охраны, агентура – не по моей линии. Мы все больше по-простому, дубинкой работаем…

– А-а… – примирительно вздохнул Ватлин. Отставив шаткий «венский» стульчик, он подвинул к себе прочный деревянный табурет, сел осторожно. – В прошлый раз приходил один… вербовщик. Угрожать начал. Я, грит, тебя, мента, ежели заупрямишься, в общую хату кину, к уголовникам! Напугал… Кидали уже… Случайно, корпусной перепутал…

– Ну и что? – заинтересовался Самохин.

– Да ничего. Спросили у меня в хате мужики, кто и за что, а потом объяснили. Мол, с ними сидеть мне по жизни не канает. Постучали в дверь, вызвали корпусного, облаяли его, потребовали, чтоб меня в спецхату перевели, для этих, как ее… красных! С тем и расстались. Да я и не боюсь. В случае чего еще не известно, кто бы первым из камеры выломился…

– А за что вас… сюда? – спросил майор.

– За дурость мою, – сокрушенно вздохнул Ватлин. – Приехали в село два архаровца с города. И на выпасе внаглую, средь бела дня, быка пристрелили. Бык-то племенной, его ж и есть-то нельзя – мясо жесткое, не прожуешь. Пастуха ружьем шуганули. Ну, тот в деревню, за помощью. Меня нашли, я на мотоцикл и туда. А эти уж тушу разделывают, шкуру снимают. Я-то вначале с ними вроде по-хорошему, мол, мужики, что за дела, вы знаете, сколько этот бык стоит? Пройдемте, говорю, разбираться будем… А они, видать, из блатных, не больно-то напугались. Один ружье схватил, другой нож – и на меня. А я без оружия! Сроду не носил. Ну его к лешему, еще потеряется…

– А как же… неправомерное применение оружия? – удивился Самохин.

– Так, наверное, про ихнее оружие речь. Тот, который с ружьем, стрельнуть успел, у меня аж фуражку с головы жаканом снесло. Ну, я ствол-то у него вырвал… И такая меня, товарищ майор, злость разобрала! Ах вы, думаю, гады, захребетники, не пашете, не сеете, как волки поганые по околицам рыщете, поживу ищете! И на меня же еще руку поднимать?! Короче, так разобрало, что я ружьем ихним махнул два раза… прикладом-то…

– Ну и… – подался вперед майор.

– Да одному-то вроде ниче, руку тока перешиб… А другому по башке досталось… Наповал…

Ватлин тяжело вздохнул, пошарил в кармане тесного, с чужого плеча пиджачка, достал обрывок газеты, горсть махорки, поинтересовался:

– Курить-то здесь можно?

– Вон, пепельница стоит, значит, дымят. Давай моих, а то ты со своей самокруткой – пока провозишься… – предложил Самохин, протягивая сигареты.

– Да приноровился уже, – пряча в карман махорку и беря самохинскую сигарету, смущенно улыбнулся Ватлин. – Махорку-то нынче не только в тюрьме, а и в деревне курят. Сигарет да папирос нет. В посевную механизаторам председатель по пачке «Примы» перед работой самолично выдавал. Так что к махре да самосаду мы привычные…

Самохин вытряхнул из пачки горсть сигарет, протянул бывшему участковому:

– Угощайтесь, у меня в заначке еще есть. Вы не подумайте, я без гнилых заходов… Если хотите, можете не отвечать. Но для меня это действительно важно. Скажите, пацаны «коней» через канализацию протягивают?

– А как же! Постигают ремесло тюремное. Да я, как «батек», и не препятствую. Они и передают-то разную ерунду – чай, махорку. Так, из баловства больше, чем по надобности. В прошлый раз мои сала шмат в полиэтилен завернутый из унитаза вытащили – с соседней хаты гостинец прислали. И ничего, слопали! Я уж им говорю: ну чего ерундой-то занимаетесь! Сказали бы мне, я попросил Панарину, она бы и так вам это сало передала. Что ей, жалко, что ли? Так нет, интереснее «конем» через дерьмо протащить! Пацаны, что с них взять?

– А… Железяки они таким образом не перегоняли? Напильник, например, на второй этаж не могли передать?

– Не-ет, это бы я пресек. Железяка – дело сурьезное. Они ж вроде и дети, а есть среди них злобные, как хорьки, перережутся еще… Нет, с этим я строго.

– Значит, напильники точно не прогоняли?

– Точно, – кивнул Ватлин.

– Ну спасибо вам, товарищ старший лейтенант… Может, сослуживцам передать что? Родственникам?

– Да нет, не надо ничего, ребята с райотдела уж и в областное УВД письмо коллективное писали, и в генеральную прокуратуру – все без толку. Там, говорят, тоже план по сотрудникам-нарушителям соцзаконности есть. Уже везде отчитались, что выявили в собственных рядах… преступника. Начальник райотдела у нас порядочный. Мужики, рассказывают, в колхозе сбросились, председатель помог, адвоката хорошего мне наняли. Тот обещал убийство в превышение мер необходимой самообороны переквалифицировать…

– Ну, счастливо вам, до свидания, – попрощался Самохин.

– Да ничего, выдюжу, – улыбнулся Ватлин, – поделом мне – сам виноват.

Теперь Самохин не сомневался, что напильник Кречетову подбросили местные «кумовья».

После шести вечера, когда большинство сотрудников, закончив рабочий день, покинули следственный изолятор, Самохин остался дежурить в ночь. Дневная беготня, лязг замков и грохот металлических дверей затихли, и наступила странная тишина, от которой майор успел отвыкнуть в шумном, не знающем перерывов на сон, большом городе. Нет, областной центр продолжал суетливую жизнь, в часы пик его узкие, рассчитанные когда-то не иначе как на проезд телег улочки в старых кварталах плотно забивал автомобильный поток, машины подвывали, клаксонили истерично и требовательно, окутывая обочины и тротуары сизым удушливым дымом, но здесь, в огороженном пространстве изолятора, звуки с окрестных улиц гасли, наткнувшись на бетонные стены.