Александр Филиппов - Аномальная зона

Александр Яковлевич вместе с остальными сотрудниками пересидел это жуткое время в подвале. В конце концов, туда, держа наизготовку автомат непривычной конструкции, заглянул боец, облачённый в камуфляж. Увидев гражданских, он приказал им не высовываться, и опять исчез, оставив всех в недоумении: кто напал на лагерь в этот раз и чего стоит ждать от этой новой напасти его обитателям?

Выждав ещё пару часов и убедившись, что бой затих, сотрудники лаборатории выбрались из подвала и, охая и причитая, принялись, для начала убрав трупы убитых вохровцев, восстанавливать хоть какой-то порядок.

Всё случившееся вселило в Александра Яковлевича лихорадочную уверенность в том, что дни его заточения сочтены. В заглянувшем в подвал бойце он сразу опознал спецназовца с Большой земли.

Не важно, какому ведомству – милиции, ФСБ, армии – тот принадлежал. Главное – лагерь обнаружили представители федеральных властей и скоро всех, незаконно удерживаемых в неволе, отпустят на свободу. В этом Студейкин был абсолютно уверен.

– Вы – не учёный, а заурядный обыватель, более того – мещанин! – обличала его, видя радость на лице коллеги, Старух Извергиль. – Вы готовы бросить научную работу ради призрачной свободы. Бездельничать, жрать, пить, танцевать буги-вуги – вот ваши истинные цели в жизни. Что ж, мотайте на все четыре стороны! Обойдёмся без вас. Закончим эпохальный труд, начатый нашими предшественниками семьдесят лет назад во имя всего человечества.

– Да плевать человечеству на ваши псевдонаучные потуги! – свирепел Александр Яковлевич. – Вашему основоположнику Чадову надо было в своё время «Собачье сердце» Булгакова прочитать. Там профессор Преображенский тоже искусственным путём из собаки человека вывел. А потом понял, что любая баба нарожает обычных людей безо всякой науки сколько угодно!

– Преображенский? Не знаю такого. Человека из собаки? Какая нелепость! – недоумевала Извергиль.

Она достала из кармана кисет и бережно, стараясь не просыпать ни крошки табака, сворачивала самокрутку.

Впрочем, махнув рукой на Студейкина, как на учёного, как человека Александра Яковлевича она признавала.

И как-то попросила, конфузясь:

– У вас… э-э… любезный, я знаю, есть хорошие связи со спецконтингентом. С куревом беда: папирос нет, махорка кончается… У меня есть сэкономленные двести миллилитров чистого медицинского спирта. Нельзя ли обменять его в жилых бараках, скажем, пачки на три махры?

– Вот-вот! – мстительно попрекнул её Студейкин. – Когда дело касается вашей персональной пагубной привычки, принципиальность долой? Можно и казённым спиртиком торгануть? А у меня, к вашему сведению, тоже есть вредное пристрастие – к свободе! И я на неё с удовольствием все ваши научные изыскания при первой же возможности променяю!

Старуха Извергиль, понятное дело, не уловила глубоко потаённого смысла сказанного, который заключался в том, что, мучимый сомнениями нравственного порядка, Александра Яковлевич решился-таки скопировать файлы секретных разработок лаборатории для всамделишного иностранного шпиона – завхоза жилого барака Олекса.

Несмотря на неопределённость положения, в котором оказался лагерь, научная работа в спецблоке шла своим чередом. Чужие сюда и при отсутствии охраны не совались особо, завлаб Мудяков умудрялся обеспечивать сотрудников и рабсилов сносным вполне питанием, так что Студейкин после традиционной пикировки с Изольдой Валерьевной принимался за привычное дело: брал двумя пальцами белую мышку из клетки и отбирал у неё очередную порцию крови для анализа.

Поглаживая смирного грызуна по шелковистой шёрстке, он подумал вдруг, что и сам давно является кем-то вроде подопытного лабораторного животного, от которого, в сущности, ничего не зависит. Кто-то, руководствуясь своими, непостижимыми для него, Студейкина, целями держит его в этой жизни, и не только здесь, в лагере, а вообще, словно в виварии. Захочет – накормит, не захочет – уморит голодом. Или незаметно привьёт какую-нибудь гадость, заразу, идеологическую например, и будет наблюдать, как он на эту инфекцию отреагирует – выживет, выздоровеет или отбросит безвольно длинный беленький хвостик… Нет, довольно! Он не лабораторный зверёк и тоже может с помощью денег, обещанных Олексом, стать одним из хозяев жизни, тех, кто знает, во имя чего томятся в клетках в ожидании своего часа миллиарды подопытных особей и кто властен по-настоящему над ними, решая, умереть им сейчас или существовать дальше…

Вечером он пришёл в лабораторию и покаянно выложил перед Старухой Извергиль три пачки махорки, присовокупив к ней коробку папирос «Казбек».

– У бывших вохровцев выменял. Они за ваш спирт могли бы и больше дать, да у самих с куревом туго… – А потом, пряча глаза, признался. – Вы меня убедили. Действительно, чем, как не способностью к осмысленному труду, отличается человек от животного? Останусь я сегодня в ночь. Уж лучше поработаю здесь, чем в бараке без дела кверху пузом валяться…

При этом под полой полосатой куртки он прятал воровской инструмент – кривую «фомку», которую раздобыл где-то и вручил ему Олекс.

– Сейчас, пока такая неразбериха в лагере, самое время дверь в компьютерную подломить! – напутствовал он Студейкина. – Главное, чтобы не догадались, что вора информация в компьютере интересовала. Стибри что-нибудь привлекательное для обыкновенного зека. И когда утром взлом обнаружат, никто особо не удивится. При нынешнем бардаке и таком количестве потомственных жуликов в жилзоне на тебя никто не подумает…

Александру Яковлевичу едва удалось пересидеть Извергиль. После того как два десятка сотрудников лаборатории во главе с Мудяковым покинули спецблок, старуха, назначив ночным сторожем по причине отсутствия чекистской охраны Студейкина, часов до двух ночи зависала над микроскопом, чадила нещадно трескучей махрой.

– Нет, что ни говорите, а Нобелевская премия мне обеспечена, – наконец встав из-за стола и устало потягиваясь, заявила она. – У трёх последних поколений рабсилов устойчиво фиксируется сорок шесть хромосом. Вы понимаете, что это значит?

– Э-э… смутно, – борясь со сном и злясь на засидевшуюся энтузиастку науки, раздражённо буркнул Александр Яковлевич.

– Это означается, что теперь они способны давать потомство! – воскликнула та. – Таким образом, наш эксперимент, начатый ещё в конце двадцатых годов, завершился триумфальной победой! Остались чисто технические детали: подождать пять-шесть лет, пока последнее поколение рабсилов достигнет половой зрелости, спарить мужские и женские особи. А ещё через год мы сможем наконец получить полноценного, способного не только к труду, но и самовоспроизводству искусственно созданного гоминоида!