Александр Солин - Вернуть Онегина. Роман в трех частях

«Спасибо, Климушка, спасибо, – грустно улыбалась она, – но мне никуда не хочется…»

Не удивительно, что свою набухшую, словно вымя осиротевшей волчицы заботу она перенесла на сына, разглядев вдруг в окружающем его мире несчетное число угроз его существованию. «Господи, я даже не заметила, как он вырос!» – сокрушалась она, внимая бойким суждениям своего кудрявого девятилетнего сокровища и вспоминая, как он в четыре года забирался в ее комнату и, найдя на столе разбросанные ею эскизы, рисовал на них коричневые танки, синие самолеты и черно-красные взрывы, а она его ругала. Потом дорога у него стала «поворотливая», а мама – «необещательная». Теперь он учился во втором классе частной школы на Красной Пресне, куда его каждый день доставлял, а после забирал охранник Леша.

Способности его были равномерно поделены между всеми предметами, учился он хорошо и без замечаний, и ее редкие посещения школы совпадали с родительскими собраниями. Ей вдруг захотелось побывать там и присмотреться к людям, населяющим школьную страну, где ее сын проживал половину дня. Побывала, посмотрела и осталась довольна учтивыми учителями, внушительными охранниками и ухоженными вольерами, в которых резвились юные леди и джентльмены – будущие наследники и наследницы бандитских империй. Ей показали все до последней кладовки. Попробовали бы не показать – остались бы без одного из самых щедрых своих спонсоров! Напоследок она не утерпела и поинтересовалась: «Давно хотела спросить: кто придумал для вас эту ужасную школьную форму?»

По вечерам она усаживалась с сыном на диван и, прижав его к себе, пыталась подольше удержать, расспрашивая о всякой всячине. Однажды он очень серьезно сказал:

«Как жалко, что мой братик умер! Мамочка, а ты мне родишь другого братика?»

На глазах у нее навернулись слезы и, поцеловав сына в макушку, она ответила:

«Вот поправлюсь, Санечка, и обязательно рожу!»

Поначалу она и вправду испытывала основательное желание взять у судьбы реванш: так мечтают, набираясь сил, проигравшие спортсмены. Однако страх поражения, что поселился в предохранительной коробке ее детородного устройства, постепенно лишил ее азарта и снабдил разумной трусостью, отчего выйти на старт еще раз она так и не решилась.

Если же говорить о работе, то на первый взгляд могло показаться, что она отключила себя от перспективы и занималась только текущими делами, испытывая лишь малую часть того приплясывающего творческого нетерпения, которым была одержима, беременная будущим материнством. Неправы, однако, были те, кто полагал, будто потрясение отбило у нее охоту к профессии. Напротив, оно подхлестнуло ее оголодавшую творческую натуру, требуя освободить ее от горестного опыта, соединить и сформулировать те смутные обрывки истины, что открыло ей сострадательное снадобье сна.

А открылось ей ни больше, ни меньше следующее: женщины в отличие от мужчин – это другая, внеземная цивилизация, неизвестно когда и откуда на Земле взявшаяся, забывшая свою историю, но по-прежнему подчиняющаяся повелительному зову прародительских желез. Теперь уже трудно сказать, каким способом они здесь прижились, но можно предположить, что отобрав доисторических самцов у их обезьяноподобных подруг, пришелицы приручили их, ввергая в особое состояние, называемое любовью, и продолжили с ними свою расу.

Разумеется, мужчины будут возражать против такой оскорбительной для них гибридизации и потребуют доказательств, раздраженно заявляя, что археологические раскопки эту бредовую гипотезу никак не подтверждают. Однако любая женщина и без раскопок скажет вам, что испытывает врожденное превосходство над мужчинами, которое находится у нее на такой непререкаемой высоте, что не нуждается ни в каких доказательствах. Им надо, пусть они и доказывают!

Хотя, вот, пожалуй, косвенный, но основательный довод в пользу женской нездешности: как известно, источником вдохновения всех произведений искусств является женщина, даже если сама она там не присутствует, а это явный пережиток идолопоклонничества и, стало быть, было время, когда женщина занимала видное место в ряду могущественных и таинственных явлений природы.

Так это или иначе, правда это или нет, но Алле Сергеевне идея понравилась, и она даже впустила ее в свое мировоззрение, придав ему совершенно новый, горделивый, космический, так сказать, ракурс. Но что еще важнее – идея оказалась плодотворной и стала катализатором ее новой эксклюзивной коллекции. Никому ничего не объявив и испытывая озноб вдохновения, она принялась за эскизы. И вовсе не в угоду и не в прок чужому удовольствию, а в первую очередь для себя самой осваивала она подручный материал, перелистывала журналы и репродукции, по-другому оценивала свои и чужие порывы, по-новому колдовала над покорным ее ласкам мужем, погружалась все глубже и глубже в недра первобытной памяти и глядела на темный весенний бархат подмосковного неба, отыскивая там звезду, откуда она прилетела на Землю.

Она назвала свою коллекцию «Вторжение» и до предела насытила ее агрессивной женственностью и вкрадчивым соблазном. Изучая фотографии галактик, она выуживала из них совершенно невообразимые косматые цвета и их сочетания, исключая из космической палитры малейшие намеки на белый цвет.

В июле она отдала эскизы на проработку, август провела с мужем и сыном на Кипре, а в начале сентября запустила коллекцию в работу. Переживая упоительную магию превращения материала и силуэта в мысль, она чувствовала себя буром, преодолевающим преграду из прочной породы и имеющим целью проделать в ней отверстие, чтобы взглянуть на то, что прячется за ней.

Избегая тяжелых тканей, она одела своих девочек в органзу, гипюр, креп, муслин, буквально обнажив их поработительную суть до самых корней ног и волос. В спутники им она назначила вихлястых, расхристанных, камуфлированных под джунгли молодцов. Претерпев три метаморфозы, пройдя через танцпол и журавлиные танцы полов, зрелище завершалось финалом, в котором восхитительные воительницы выходили в широкополых, размером в солнечную систему шляпах и длиннополых распахнутых серебристых плащах, под которыми виднелись короткие, едва прикрывавшие бедра туники все тех же галактических тонов (образ защищенной доспехами цинизма женской души). Они уводили с подиума все тех же, но уже с попугайной яркостью одетых молодцов с их прооперированными любовью обезьяньими сердцами. Как видим, в своем резюме она не пощадила ни женщин, ни мужчин. А как же Клим? Да никак: бога сия сентенция не касается!

В октябре коллекция была показана на Неделе российской моды и имела шумный успех. Одним из первых ее поздравил уже известный ей профессор модных наук. Лаская ее масляным блеском глаз и растягивая избалованной улыбкой тонкие резиновые губы, он сказал буквально следующее: