Иван Евсеенко - Голова Олоферна (сборник)

«Может, я был груб с ней? – думал он. – Да нет же, нет! Выпил, и нес чепуху? Глупости все это, я никогда не пьянею от трех рюмок… Что же, Господи, что же?»

А в три часа позвонил Ковалев и сообщил, что сегодня в четыре утра был зверски убит Валерий Скоморохов.

Вскоре Успенский стоял над телом Скомора и записывал в блокнот всяческие подробности новоиспеченного убийства. На сей раз огнестрельных ран не было. Бедняге пробили череп табуреткой, которая от сильного удара лишилась пары ножек. Мать убиенного, находившаяся в трагическую ночь на даче, узнав о случившемся, потеряла рассудок и теперь пребывала на попечении медперсонала психиатрической больницы. Соседи рассказывали, что вчера Скоморохов беспрерывно пил, и его многочисленные гости менялись с удивительной частотой. Вскоре, видимо, прознав об убийстве, начали подходить эти самые вчерашние гости и чуть ли не в один голос заявлять о хорошем настроении Скомора. По их словам, празднество окончилось около двух часов ночи, и Валера намеревался завалиться спать…

Где искать начало и конец страшного убийства Успенский не знал. Его голова раскалывалась от переизбытка информации, странного поведения Наташи и противоречивых показаний. Во всем происшедшем он видел теперь одну сплошную мистику, и даже поймал себя на мысли, что никакого убийцы и вовсе не существует. Какая-то неведомая сила сметает железной клешней на своем пути неугодных, а он – Успенский, по воле рока является неотъемлемым звеном в устрашающе позвякивающей цепи загадок. Ведь что ему стоило отказаться от предложения Ковалева? Не отказался, мало того, с какой-то несвойственной ему легкостью взялся за дело. А теперь? Теперь он как реквием ведет это чернушное расследование, предчувствуя неотвратимую собственную гибель. Как Моцарт…

Придя домой, Сергей Юрьевич нарвался на истерично разрывающийся телефон. Это звонила Наташа.

– Как ты, милый? – робко спросила она.

– Да ничего, кручусь, как белка в колесе, – подавляя накопившиеся эмоции, ответил Успенский.

– Как ты себя чувствуешь, Сереженька?

– Да нормально все. Почему это тебя так заботит? Или я что, ночью был при смерти?

– Да нет, нет, все нормально, – затараторила она, – ты правильно делаешь, что не акцентируешь внимание на происшедшем. Хотя… – тут она разрыдалась, – Сережа, милый, у меня такой синяк на руке, я… я даже не могу ей пошевелить, понимаешь?

Наташа положила трубку. Что все это значило и как к этому относиться, Сергей Юрьевич не знал.

Следующая новость выглядела лучше предыдущих. Сразу после Наташи позвонил Ковалев и радостно объявил, что в деле намечаются кое-какие подвижки.

– Ты представляешь, Серый, не все так плохо, как я думал. Взяли тут одного, вернее, сам пришел.

– Кто это? – оторопел Успенский.

– Бомжара один. По крайней мере, рассказывает он складно, все сходится. Мотив, правда, сомнительный, а так… Приходи завтра, все сам услышишь…

На следующий день Сергей Юрьевич увидел сгорбленного, уныло сидевшего в «обезьяннике» старика-бомжа. Это был Блэк.

– Хочешь поболтать с ним? Милости прошу! – самодовольно почесывая живот, предложил Ковалев.

– Да нет, Анатольич, того, что ты сам накалякал, вполне достаточно. Мне и так все видно и понятно, – угрюмо сказал Успенский.

– И что же ты видишь? – не обращая внимания на явный скепсис следователя, поинтересовался Ковалев.

– Да что я вижу? Вижу, что за двадцать пять лет ты почти не изменился, разве что бока нарастил, да полысел изрядно.

– Чего? – выпучил глаза Ковалев.

– Что слышал! Хочешь посадить его? Сажай, но без меня, пусть он будет на твоей совести…

– Но, Серый! – взмолился начальник отдела. – Все же сходится, и отпечатки в квартире… Да и сам он не отказывается, говорит, давно хотел с этим мерзавцем разделаться!

– Ну, с отпечатками мы разберемся как-нибудь, это ты мне поверь, а насчет всего остального… Ты посмотри на него, посмотри! – разразился громом Успенский. – Да он готов взять на себя все что угодно – связь с «Аль-Каидой» и дружбу с бен Ладеном, лишь бы грядущую зиму в тепле прожить и питаться три раза в день. Как говорится, готовь сани летом. Да, Блэк? – Успенский взглянул на подозреваемого.

Тот медленно поднял голову, равнодушно посмотрел на двух ментов и, недоуменно пожав плечами, уставился в пол.

– Блэк? – удивился Ковалев. – Это Владимир Сергеевич Зязиков! Три года назад отбывший наказание за грабеж. А ты мне тут – Блэк! Сам ты Блэк!

– Ну, на это мне наплевать, кто он там и по какой статье, – сказал Успенский. – Я все равно им заниматься не буду, хоть убей.

– Ну, так это или нет, выясним, а отпускать я его все равно не имею права. Порядок такой, сам знаешь. Кравцов с ним поработает, тогда и решим…

– Ну-ну… – буркнул Сергей Юрьевич.

Он шел домой и думал:

«Наваждение какое-то… Что их всех связывает? Анучин, Кашкин, Скоморохов… Все они мои бывшие одноклассники. Вот и все. Кроме водки, никаких интересов. Такое впечатление, что это не последняя смерть… Кто следующий?»

– Серый! – окликнул Успенского знакомый голос. Это был Саша Петров, и следователь ему нисколько не обрадовался. – Чего кислый такой?

– Все тебе расскажи да покажи… – пробурчал Успенский.

– Я слышал, Блэка взяли. Думаете, он?

– Да нет, конечно, простая формальность. Не боись, скоро увидишь его…

– На скамье подсудимых, что ли? – хохотнул Петров.

– Да ну вас всех к чертям собачьим! – раздраженно махнул рукой Сергей Юрьевич.

Лысый вдруг помрачнел, подошел вплотную к Успенскому и, глядя ему в глаза, тихо спросил:

– Ну что, теперь Скомор? Ты знаешь, Серый, я хоть и обещал тебе не вмешиваться, но тем не менее… Мне с тобой необходимо поговорить… Это касается всего, что сейчас творится…

– Ну, говори, – недоверчиво усмехнулся Успенский. – Или что, опять водка нужна?

– Да нет, на сей раз обойдемся. Тут трезвость превыше всего… Пойдем, присядем.

– Ну, пойдем, загадочный ты наш, присядем…

Они направились к скамейке, сели, и Петров спросил:

– Серый, ты хорошо помнишь школьные годы и, в частности, апрель шестьдесят третьего?

– Конечно, помню, а как же, – серьезно ответил Успенский. – Я, как ты догадываешься, только об этом и думаю… А как же иначе, конечно… У меня ж, ты знаешь, других занятий нет… Только и вспоминаю апрель, именно шестьдесят третьего года, а то как же!

– Значит, не помнишь… – задумчиво протянул Петров. – Тогда скажи, пожалуйста, откуда у тебя этот шрам на лице? Или тоже забыл?

– Ах, вот ты о чем! – став серьезным, сказал Сергей Юрьевич. – Что было, то было..

– А ведь ты тогда, Ус, не прав был, – Лысый закурил и пристально посмотрел в глаза Успенскому.

– И чем же я тогда всем вам не угодил?