Константин Кропоткин - Сожители. Опыт кокетливого детектива

– Шторин, – сказала Манечка. Прозвучало, как ругательство.

– Ничего, в другой раз замуж выйдешь, – сказал я, выдыхая.

– Да, я б уж давно вышла. Не знаю только за которого из обоих. Один мусик, другой гусик….

В молчании, не говоря друг другу ни слова, мы спустились на лифте вниз и вышли на улицу. И только когда нас снова обняла влажная духота летнего вечера, Манечка хлопнула себя по бокам.

– А ты шантажист! – захохотала она.

– Почему? – я и правда не понял.

– Я что ли угрожала? Ты ж сам говорил, если не будет Шторин паинькой, то расскажешь про него в прессе.

– Никому я не угрожал! – я возмутился, – Я информацию собираю для статьи. Мистер Бойл. Не слышала про такого? Он – канадец, нефтяник по профессии, себе любовника завел, у него теперь семейное счастье. Мне информанты нужны. Можно анонимно. Откуда мне знать, как с этим делом в России. Я ж с нефтяниками не сплю.

– А что ты Марка не спросил? – сказала она.

– А он, значит, спит, – сказал я.

– Ну, – промурлыкала Манечка, – Он же со всеми на короткой ноге. Спроси у него про его шотландца.

Я вздохнул. Мы пошли назад к метро, обгоняя лениво текущие потоки машин.

– Может, тачку поймаем? – предложил я, Мысль о специфической вони московской подземки была невыносима.

– Чтобы в пробке застрять? Ты забыл?! Сегодня чудотворную икону дают.

На другой стороне дороги я увидел знакомое кружево и белокурый кок.

Не нашла тетка дороги к чуду.

– Пойдем побыстрей! – сказал я.

– И внесли! – кричала прокопченая богомолка. Прежде тряслась, как в лихорадке, а теперь просто колыхалась, как трава, или дерево в бурю, – И спела я величание. И как стало радостно. Как благодатно душе моей….

Мы согласно прибавили шагу. Богомолка все пела, – кричала, как пела: чудо, она узрила чудо….

В моем кармане затряслось, задребезжало – мобильник у меня уж который год, а дергаюсь я всегда так, будто звонят мне в карман впервые.

– Сколько ты хочешь? – без «здрасте» произнес мужской голос. В испуге я нажал на кнопку «отбой».

Термитник, подумал я. Дом Гардина на самой богатой улице планеты напоминал мне термитник – вздутое сооружение, в котором живут термиты, блеклые слепые муравьи – «насекомые с неполным превращением», как мне тем же вечером сообщил интернет.

– Утонула! – Марк хрюкал уже, а не смеялся, – Она утонула! – он согнулся пополам, хорошо хоть айфон не выронил – было бы жаль дорогую штучку, которая сопровождает сожителя круглые сутки, дарит ему развлечения по первому зову.

Вот и сейчас принесла что-то крайне веселое – про утопленницу.

Это был эпилог. Но вначале я устроил Марку допрос.

Я спросил его про шотландца. Манечка сказала, что у Марка появился какой-то шотландец и, признаюсь, меня задела та легкость, с которой она мне об этом сообщила – вскользь, как о факте общеизвестном, нет, мол, в том ничего особенного – появился у эксцентричной Маруси шотландец, дружат теперь мальчики, как дружат мильёны других мальчиков, совет им, да любовь.

Я сделал вид, что в курсе, но на ус намотал.

Меня задело, да, меня задело. Я живу с Марком бок о бок, под одной крышей и, наверное, должен бы первым узнать, что обустройство личной жизни у сожителя зашло так далеко, что в курсе даже веселые толстухи.

Почему она, а не я? Или хотя бы не Мася – эта феерическая кукла, с которой Марк вечно таскается по вернисажам и дефиле? Где видел он толстуху? Как с ней переговорил? Шел по улице, глядь – тетка знакомая – и давай выкладывать ей в декольте свою любовную историю? Так что ли?

Сама по себе меня новость не удивила – Марк долго таскался по заграницам, он усвоил иностранный способ жизни и, возможно, уже неспособен влюбляться в русских – они для него уже чересчур далеки. Он из другого теперь мира, не из нашего. Десять лет назад променяв Москву на Париж, он изменил свою судьбу, а с нею должно быть, переменилось что-то в устройстве его личности, что мешает ему завести личную жизнь с каким-нибудь выпускником школы номер семь имени Павлика Морозова. Марк оторвался от нашей российской жизни и, даже вернувшись в Москву (надолго ли?), в каком-то смысле остался на своей добровольной родине – где-то там, в Европе, языки которой он так запросто смешивает в цветистую кучу: халли-халло-сенькью-жевупри….

Итак, у него шотландец появился.

А у меня появился кошмар.

– И что за шотландец? – голос мой звучал по-учительски, но я ничего не мог с собой поделать.

– Шотландец? Какой шотландец? – вытаращился Марк. Аж свой айфон отложил в приступе притворного удивления.

– Манечка сказала, что вся Москва знает про тебя и твоего шотландца. Все знают, а я не знаю.

– Ну…, – Марк покраснел. Надо же, он еще сохранил способность краснеть, – Ну…, – произнес он, – такой человек.

– И что же? У вас любовь?

Теперь он побагровел. Да, понял я, у них нечто большее, чем обыкновенный пересып. У них какие-то чувства и, надо полагать, взаимные – проигрышные варианты едва ли в обыкновении Марка; он готов любить только взаимно. Счастливый человек – с врожденной тягой к гармонии.

– Не тот ли это шотландец, к которому ты по весне с Кирычем ходил?

– Когда? Куда? – переспросил Марк, – Ну, да. Наверное. Я уже не помню.

И правильно, в общем-то, делает, что не помнит: с той вечеринки он пришел не в самом лучшем расположении духа. На шотландский праздник Марк напялил шотландский килт, в котором успеха не имел – его освистали.

– И что теперь? – спросил я.

– Ничего, – сказал он.

Рассказывать он был не в настроении. Или я был слишком настойчив, чересчур агрессивен в своем любопытстве – в конце-концов, я должен бы уважать чужое личное пространство. Если у Марка появилась своя постоянная личная жизнь, то это же хорошо – полезно для психики.

– А почему ты тогда дома ночуешь? – спросил я.

– Так получается, – если я говорил, как злобная училка, то ему хорошо удавался образ ученика-недотепы.

– Он что – замужем?

– Как тебе сказать….

Я застонал:

– Только не говори мне, что он женат, у него детей куча и шотландская мегера у плиты…

– Нет-нет! – заверил Марк.

– А в чем тогда дело? Жилплощадь? К нам приводи. Мы уж не дети, – а кто-то отлично исполняет роль «мегерыча», мелькнуло в моей голове в порядке самокритики.

Марк вздохнул.

Что-то было не так в этой истории, что-то не склеивалось, не сходилось….

Не исключено, впрочем, что, пообщавшись с этим отвратительным Гардиным, серым гадом с Остоженки, во мне тоже развилась подозрительность.

Богач из раздутого дома, к которому я ходил просить за проститута Аркашу, заподозрил, что я его шантажирую. Он позвонил мне и стал интересоваться ценой.

– Сколько ты хочешь? – спросил он, и я в испуге нажал на красную кнопку.