Александр Товбин - Германтов и унижение Палладио

Росписи Крестового зала погасли…

А-а-а, напомнили новость недельной давности: огромный океанский туристический лайнер на боку, привалившись к скале… Остров близ побережья Тосканы, спасённые напуганные пассажиры кутаются в серые одеяла… А-а-а, свеженькое добавление, так сказать, постскриптум к катастрофе: команда водолазов извлекает из затопленных трюмов и кают трупы, также пытаются предотвратить утечку мазута; вот он, набитый электроникой, ультрасовременный «Корабль дураков» на боку, Босх отдыхает.

Появляются китайские эксперты – профессора шанхайского университета Лай Дзен Сян и Лю Лин убеждены, что Джузеппе Венти из Милана дешёвой сенсации ради оклеветал Марко Поло, тот действительно побывал в стародавние времена в поднебесном Китае, написал о своём путешествии правдивую книгу…

Так, всё ещё новости культуры: приморский городок, и опять – в Тоскане, на сей раз благостной: синяя-синяя бухточка с белыми яхтами, каменные улочки, сбегающие к прибою, красно-жёлтая охра крыш… Чёрные штыки кипарисов…

Тишь да гладь.

Но камера проникает в дом, ничем не отличающийся от соседних домов, в комнату, сплошь заваленную черепами…

– На месте заброшенного старого кладбища развернулась стройка супермаркета, останки временно свезли в эту комнату, – распевался диктор, – но наш сюжет связан с тем, что среди черепов предстоит найти череп Караваджо, великого живописца барокко, судя по всему, захороненного в этом городке в семнадцатом веке… Конечно, исторические свидетельства о месте захоронения разноречивы. Но вероятнее всего, Караваджо, сам обвинённый в убийстве, бежал из Неаполя, но был здесь настигнут и убит при загадочных обстоятельствах… Генетическое исследование черепа великого живописца позволит определить…

Бедный Караваджо, при жизни он, необузданный, не знал покоя, а теперь окультуренные потрошители откопали и его череп…

Или – не его…

Да, несколько очищенных от земли черепов разложены по полу, а в углу комнаты сложена горка из неочищенных тёмных черепов; оставалось выбрать один…

– При выборе будут применены новейшие методы генетической экспертизы… – допевал свою песню диктор.

Нашли занятие.

Весёленькое занятие – гадать над черепами, за уши притягивая к досужим гаданиям своим науку; но гадание над черепами – не в духе ли самого Караваджо? Он сам и его барокко были возбуждены и зачарованы смертью, какой-то взрывчатой экстатичной смертью, о которой всем живым надлежало помнить… Даже в натюрморте с фруктами червоточинка на румяном яблоке – такое напоминание.

Так, короче: «Бернини + Караваджо = барокко», а «Палладио + Веронезе = деконструктивизм», не так ли?

И, между прочим, «подкожный», невидимый-невиданный деконструктивизм их… на какое-то изломанное и сверхпышное необарокко смахивает… изломанно-пышное и – гармоничное.

«Подкожный» кунштюк?

Да, именно так: барочный деконструктивизм…

Но где же доказательства, фантазёр?

– Как хорошо всё же, что никто не имеет доступа к моим неожиданным для меня самого измышлениям, к моим заскокам из одной извилины мозга в другую, к моим вязким сомнениям, – улыбался Германтов. – Как хорошо! А то вызвали бы из психушки бригаду, быстренько бы скрутили, повезли; ну да, для нормальных людей подозрительны были бы даже победоносные кукареканья, не говоря уж о горьких плачах в жилетку Бога, да и в собственную жилетку тоже, но, слава тебе Господи, разноголосые противоречивые внутренние мокро-солёные монологи – не для печати.

Машинально пошевелил, прижимая к коврику, мышку.

А-а-а! – многокрасочно вспыхнул экран: возродился Крестовой зал.

Не будет бескрылых, как оправдания, доказательств, не будет! А будет… Вот оно, озарение-уточнение – будет подзаголовок: вдохновенно-устремлённый за горизонты и обозначающий жанр – наконец-то проклюнулся жанр, – и иронично парирующий упрёки в бездоказательности подзаголовок.

Появлялось как раз то, чего его будущей книге недоставало, чтобы смыслы оправдать и даже усилить их обозначением жанра, – появлялся подзаголовок.

Впору было опять по столу с размаху ударить!

Он представил титульный лист своей книги и тут же воспроизвёл его во всей зримой убедительности на экране компьютера:

Юрий Германтов

Унижение Палладио

книга фантазий

Представил себе также титул и обложку с латинским шрифтом. Получилось эффектно; первым выйдет, наверное, итальянское издание, литературный агент в Милане обычно времени не теряет, да к тому же и имя Палладио на обложке… потом и осторожные французы решатся…

Что ещё там?

– Новая услуга в сетевых салонах красоты «Клеопатра»: рыбный педикюр, – вдохновенный девичий голосок, – ноги окунают в воду, крохотные рыбки объедают участочки омертвевшей кожи…

– А сейчас какого цвета Нева, всё изменилось, правда? – Катя будто бы позабыла про вчерашний вечерний поцелуй под дождём, хотя Германтов помнил вкус её горячих мягких губ и в трамвае, по пути к себе домой, на Петроградскую, и ночью, когда долго не мог заснуть; как опалил его её алчно-порывистый поцелуй, какое продолжение обещалось ему тем поцелуем… Но сейчас… Сейчас показалось вдруг оцепеневшему Германтову, что за ночь Катя к нему охладела.

Нева подёрнулась ртутным блеском.

– Облачно, к взятому тобой за цветовую основу кобальту стоит добавить индиго и… чуть-чуть, если пишется Нева акварелью, убрать лишнюю влагу сухой кистью. Чтобы получился поверх синевы этот колеблемый мёртво-металлический блеск и какой-то мягкий, вроде как пушистый, плывущий по воде, но вроде как её не касаясь, свет. Если же маслом мазать – стоит, наверное, добавлять к кобальту, чтобы слегка его пригасить, белила с сажей.

– И всё-то ты знаешь-умеешь! И цвет до тонких оттенков чувствуешь. В Неве сейчас – все оттенки синего?

– Кроме лазури.

– Почему ты не поступал на живописный?

– Не судьба… Я ведь умело смешиваю краски только в воображении, – уклончиво молвил Германтов; интуитивно не желал признаваться в том, что Бусыгин его обозвал кастратом живописи; и вспоминал её поцелуй.

– А хотелось?

– Не очень…

– Как же – виноград зелен?

– Пусть и так. Но всё равно – не судьба.

– Судьба всегда мешает, судьба всегда – против?

– Мы как-то незаметно носим в себе свои судьбы, а проявляется судьба постепенно или, бывает, мгновенно – я где-то прочёл, – однако лишь в конкретных обстоятельствах жизни.

– Надо жизнь прожить, чтобы узнать, что тебе суждено?

– Иначе не узнать.

– Страшноватое утешение.

– Бывает, что и судьба, играющая обстоятельствами, подыгрывает нашим надеждам: помогает, сопутствует удаче, но, по-моему, помогает исподволь, незаметно, словно бы стесняясь, что даёт слабину.