Владимир Романовский - Инсула

– Почему? – спросила Федотова.

– Такой стиль жизни есть у некоторых, – объяснил Цицерон. – Поляки называют это «жидовска подсирачка».

– Да нет, – Рылеев отмахнулся, и продолжал: – Скорее всего решила, что евреи во-первых, практичные, а во-вторых, жен своих не бьют.

– Разве? – удивилась Федотова. – Так-таки не бьют? И все – практичные?

– Ну, не повезло ей с Вадиком, – сказал Рылеев.

– Вадик ее бьет? – спросила Федотова.

– Ты хочешь слушать, или будешь язвить?

– С тобой ей не повезло, Рылеев, а не с Вадиком, – уточнил Цицерон. – Вадик проходил под вывеской «закадычный друг банкира». Всю жизнюшку ты бедной Светланке испоганил, Рылеев, совести у тебя нет.

– Заткнись ты, – сказал Рылеев. – Так что насчет Заповедей – всех, кроме «не убий» – это к Светлане. Потому как попался ей наш Вадик, тюха-матюха, даром что еврей, и из положения нужно выходить, любыми средствами. Клиника эта, пластическая хирургия, салон-вагон. Конкурентов пришлось давить, как клопов, папаша подсобил. А папашу мы, конечно же, презираем, а деньги у него берем потому что это его обязанность их давать.

– Ничего себе, – сказала Федотова.

Кафе находилось в том же отеле, что и «Катькин Бюст».

Амелита и мальчик присели за столик, отделенный от остальных стеклянной перегородкой. Амелита, растереянная, понятия не имела, что делать и как жить дальше. Убрав игрушку в карман, мальчик стал критически рассматривать Амелиту, и она чувствовала себя неловко, но не знала, что сказать, и не хотела его обижать. Подошел официант и сказал шутливо:

– Прекрасная дама, и вы, сударь. Что бы вы хотели заказать?

– Да, – сказала Амелита. – То есть, да, э … принесите мне салат Цезаря и стакан сельтерской. И все, что он попросит.

Официант кивнул и повернулся всем телом к мальчику:

– Слушаю вас, сударь.

Мальчик окинул его взглядом и спросил:

– Шоколадный шейк есть?

– Конечно.

– Вот и принеси.

– Прекрасный выбор, сэр.

Он повернулся, чтобы уйти. Мальчик потянул его сзади за пиджак.

– Да? – сказал официант.

– А шоколадный торт?

– Желаете?

– Нет, я просто из интереса спросил, – сообщил мальчик, и сердито добавил: – А сам как думаешь? Желаю?

– Слушаюсь.

Сделав в блокноте пометку, официант снова собрался уходить, но его снова потянули за полу поджака.

– И еще хочу картошку с кетчупом.

Официант сделал новую пометку и спросил мрачно:

– Еще что-нибудь?

– Пожалуй все пока что.

Официант с треском захлопнул блокнот и уже собрался было скрыться, но мальчик его опередил, наклонился и снова схватился за пиджак. Официант, борясь с подступившей к горлу яростью, спросил:

– Да?

– Спасибо, – сказал мальчик.

Официант сердито поклонился и ушел.

Амелита следила за сценой с глазами, полными страха.

Снова взявшись играть, тыкая пальцами в кнопки, мальчик сказал:

– Не будь такой размазней. И вообще, взбодрилась бы ты, что ли.

Амелита от неожиданности хлопнула глазами и чихнула.

– Какая гадость, – сказал мальчик.

Амелита вытерла нос салфеткой. И спросила:

– Ты ведь не Денис? Денис мой сын. Ты не Денис? А? У него родинка на щеке. И рисунок ноздрей другой. И он как-то добрее вообще-то.

– Пластическая операция, – объяснил мальчик. – Я тайный агент, скрываюсь. Тусуюсь тут со всякой швалью.

Кабинет Вадика украшали книжные полки, массивный дубовый стол с бронзовой статуэткой, изображающей средневекового всадника в шлеме и с копьем, скачущего во весь опор кого-то мочить, несколько кресел, стилизованных под Бель Эпокь, светильники по периметру, картина Пабло Пикассо над столом, и антикварная лампа в углу. Картина Вадику не нравилась, но нужно же как-то приобщаться к культуре.

Сидя на краю стола, Вадик мрачно смотрел на Зару, стоящую перед ним, уперев руки в боки. Она склонила голову чуть влево и сказала обвинительным тоном:

– А что же мне делать? А? Я практически бездомная теперь. Скажи что мне делать!

– Я дам тебе денег на гостиницу. Ринальди, у Петропавловки. Это временно, потом еще что-нибудь придумаем.

– На гостиницу!

– От всего близко, и кухня есть, можешь себе готовить.

– Ну и свинья же ты, Вадик. Твоя колченогая жирная жена мотается в Канкун на викенды, а когда ей вдруг захотелось пошляться по магазинам – летает в Париж, а мне – в Ринальди? И готовить я там смогу? У Петропавловки? Может лучше сразу меня в Петропавловку заключить?

– Она не колченогая. У нее ноги иксом. Гену вальгум. Она не виновата.

Зара схватила со стола статуэтку и метнула ее через всю комнату. Статуэтка попала в лампу, и лампа разбилась. Вадик спрыгнул со стола, заложил руки в карманы, и встал лицом к лицу с Зарой.

– Скажи мне правду, Зара.

– Пошел ты!…

– Ты работаешь в ФСБ?

– … сука парши … Чего?

– Работаешь. В ФСБ.

Она круто повернулась и пошла к двери. Остановилась, обернулась.

– Если ты не поговоришь с женой, то я с ней поговорю. Вот увидишь. Я ей все скажу. Вы, богатые суки – это что-то! Это комично даже! Вы думаете, что имеете право всеми помыкать. Посмотрим!

Сделалось пасмурно и пошел дождь. Вернее, не пошел, а так как-то. Эскимосы придумали снегу много разных названий. Петербуржцы не придумывают разным вариантам питерского дождя названий потому, что и без названий противно. Только что было солнце, и вот. Капает вкось, крупными но редкими каплями. И не так, чтобы капнула капля, а потом следующая долго не капает – нет, капают крупные капли стабильно, через равные, но при этом очень длинные, интервалы. И так может продолжаться весь день, а потом всю ночь и еще целый день. В других городах такого не бывает. Либо моросит, либо льет, либо пытается моросить и лить, либо шквалы с неба падают. Косой, прямой. Не так, чтобы очень много вариантов и сочетаний. А в Питере – никогда не поймешь как он идет, этот дождь дурацкий. Причем совершенно неожиданно сделается вдруг ветер, и первые капли этого якобы дождя, редкие-редкие, соберет в пригоршню и швырнет прямо в тебя, не просто в морду, а в морду, в грудь, и заодно еще и в спину, хотя ветер – ну никак не может дуть с противоположных сторон. В Суздали или в Новгороде, или в Лондоне, или в Риме, в Сан-Франциско или в Рио, в Кейп-Тауне или в Шанхае. Нигде! А в Питере может. И сразу становится скользко на улицах, и все скользят, некоторые падают, и ругаются страшными словами, даже дети и пенсионеры.

Рылеев открыл дверь такси и уже собрался сложить зонтик, как вдруг его посетило еще одно видение. Он увидел дверь подземного гаража – ту, что справа от входа в Прозрачность. Дверь скользнула вверх. Из гаража выехал на улицу вуатюр, повернул, ускорился, и взорвался.