Макс Неволошин - Шла шаша по соше (сборник)

[Алиса знала, что поступит на спецфакультет. И не ошиблась. Три дамы из комиссии глядели с прищуром, особенно стерва-деканша. Но они – реквизит, декорация. Сморчок-дедуся – тоже. А вот главному боссу она понравилась. Улыбался так, что лысина вспотела. И говорил на собеседовании большей частью он. Снисходительно, весомо говорил. Алиса кивала, потупив взор.

Училась она хорошо, но и про достойного человека не забывала. Воздыхатели привычно атаковали её, словно голуби – хлебозавод. Алису интересовали москвичи. Сперва её провожал лейтенант Танаев, человек физкультурной наружности с распахнутым лицом и объятиями. Лейтенант водил её по ресторанам и свободным квартирам знакомых. Домой не звал, из чего Алиса сделала правильный вывод, что мерзавец женат. Затем её видели с небритым мачо Олегом. Олег тоже водил Алису по ресторанам, где часто и стремительно напивался. Вслед за чем декламировал белые стихи, выяснял, добавит ли Лариса, то есть, пардон, Алиса, денег на такси, – короче, становился обременительным. После зимней сессии мачо был отчислен за неуспеваемость.

Тут Слава увидел шанс и решил, как говорят футболисты, сыграть в подкат. Дважды Алиса позволила ему эскортировать себя в театр. Вполне невинные домогательства, как то: ошибшаяся коленом ладонь или аллюзия на тему рюмки чая в свободной комнате – пресекались ею с мягкой улыбкой. Слава понял, что лишний на этом празднике жизни. Однако не расстроился – девчонок вокруг хватало. Не расстроился до того, как увидел Алису с Дроздовым.

У ревности, как ни странно, тоже есть шкала. Когда девушка твоей мечты исчезает на «Вольво» с рослым белозубым шведом, это пережить легко. Тут и переживать-то нечего. Радоваться надо, причём за всех троих. Иное дело, если тебе предпочли нелепого чудилу с походкой капельдинера и бликом вместо глаз. Вот когда охота грызть подушку и шептать: «Нет. Нет, нет… Мне померещилось. Кто угодно, только не э т о т».

Увы, оказался именно этот. Слава надолго приуныл. Спас его Шоренко. Ясным полднем в конце апреля они возвращались с занятий. Шли за вином, настроение летело к облакам. И тотчас плюхнулось в лужу, когда впереди замаячили Алиса и Дроздов. Парочка обжималась на ходу. Слава поморщился и отвёл глаза.

– Идеальная комбинация двух ничтожеств, – заметил Шоренко. – Прям вырвать тянет на асфальт. Бээа… А тебя?

– М-м… Частично.

– А-а, я понял! Она тебе нравится, да? Она. Тебе. Нравится, – повторил Шоренко, смакуя каждый звук. – И этого человека я называю своим другом! Слава, очнись. Она же фальшивая, как… Как пирожок из дерьма. Давно забыла, какая она есть на самом деле. Пластмассовая кукла естественней в разы.

Шоренко явно имел суггестивный талант. Славе полегчало.

Ревность отскочила, как засохшая болячка. И сама Алиса как бы исчезла. Она по-прежнему мелькала в аудиториях, коридорах, на гулянках. Где всё нежнее тискалась с Дроздовым. Только Славе почти удавалось не видеть её. Видеть сквозь неё. Алиса почувствовала что-то, хотя не сразу. На выпускном банкете, случайно оказавшись рядом, мурлыкнула: «В чём дело, Слав? Ты какой-то странный последнее время. Я тебя не обидела?» Нетрезвый Слава повторил ей всё услышанное от Шоренко. Пирожок из дерьма только упустил, а зря.

Впрочем, Алисе хватило. Говорили, что она плакала в жилетку Татьяне Далматовой. Если и плакала, то от досады. Уж очень просто её объяснили, а главное – точно. Славе было её не жаль. Отомстила Алиса полгода спустя.

Она появилась в Москве зимой, живая и весёлая. Чмокнула Славу, прижалась холодной щекой. Несколько дней провела в аспирантском общежитии. Флиртовала, улыбалась, шинковала салатики, пила вино. А ночами уединялась с Дроздовым в комнате соседа по блоку. Вадим башлял его неявку до утра. Слышимость была отменная. Слава улавливал тихую речь, потом другие звуки. Ему казалось, что Алиса нарочно стонет погромче. Он брал сигареты, уходил далеко в коридор. Курил, перематывал и снова включал издевательский голос Шоренко. Она же пластик, кукла… Слава, опомнись… И этого человека я называю своим другом…

Наутро в книге телефонных звонков Слава увидел запись. Каракули вахтёрши добавили ей сюра. «Смирнову. Я в Москве. Буду немедленно. Готовь закуску. Шоренко».]

10 октября, 1989

09:47

– …не только в этом. Я, вообще-то, люблю поезда. Бывают люди интересные, можно выпить, поговорить. А нет, так отоспаться хоть по-человечески.

– Ну-у. Какое в поезде спаньё.

– Хм, не скажи…

Двое курили у окна. Говорил в основном усатый – постарше, в новом, слегка мятом костюме. Куртка переброшена через руку. Второй – пониже ростом, молодой. Короткий плащ нараспашку.

– Только прибыли рановато, а здесь – дождь. Как гриб, понимаешь, мокнул с шести утра. И дверь закрыта…

Слава пописал, ополоснул руки. Вытереть было нечем. Он достал сигарету губами.

– Ребяк, шфичек не буэк?

– Эт запросто, – усатый, глянув с любопытством, полез в карман, затем в другой. Вблизи он походил на кого-то из героев Шукшина. Крепкий, скуластый. Взгляд с прищуром. Такой взгляд берёт человека, словно шахматную фигуру. И вникает, поворачивая так и эдак.

Молодой щёлкнул зажигалкой. Простецкая улыбка, очки в массивной оправе. Лицо добродушного отличника. Покрытое (руки тоже) матовым загаром, необычным для октября. Тепло устроился.

– Спасибо.

– На собеседование?

– Ну.

– Откуда?

– Из Самары. А вы?

– Алтайский край.

– А я из Мурманска.

– Красиво там нынче загорают.

– Красиво, – отличник усмехнулся. – Живу в Мурманске – иногда. А работаю в Туапсе. Пионерлагерь Орлёнок. Слышал?

– Ещё бы. Даже был там пацаном, классе в шестом.

– Ух ты! Какая дружина?

– Стремительная…

В туалет зашёл сутулый, тощий парень и направился к дальнему окну. Отвернулся, быстро закурил. Его чёрные джинсы и свитер казались взятыми напрокат. Волосы того же цвета умоляли о стрижке. Во, чучело, – удивился Слава, – никак тоже поступает…

– Познакомимся? – отличник протянул руку. – Антон.

– Слава.

– Виталий.

[Антон Ивашов и Виталий Говоров займут комнату 215. И как-то скоро в эту комнату потянется народ. Очень интересно было с этими двумя. Даже молчать. Слава, к примеру, часто наблюдал, как друзья играют в шахматы. Антон волновался и злился, особенно когда проигрывал. Виталий снисходительно посмеивался. Однажды, проиграв, Антон сгрёб фигуры в коробку, бросил её на тумбочку и заявил: «Так. Мне эти ухмылочки надоели. Понял? Больше с тобой не играю». И держался почти неделю.

Во многом непохожие, Антон и Виталий тем не менее совпали, как пазл. Виталий – человек серьёзный, зрелый, явился в Москву не кудрями трясти. Не как эти, понимаешь… тинтель-минтель… всю жизнь бы учились от скуки. Или новую семью здесь устраивают. Или старую забывают… Нет. Тылы у Виталия были крепки, что отличает людей именно серьёзных. Два счастливых брака, один развод, алименты – всё как положено.