Олег Северюхин - Я вас поглажу мягкой лапой

Потом с мужиками поспорил,
Что камень закатит наверх,
Богов не призвал на распоры,
Считая, что это не грех.

А боги они все же боги,
Не знали свою они мать,
И к камню приделали ноги,
Чтоб камень нельзя поднимать.

Пришел и Сизиф на рассвете
И камень наверх затолкал,
А боги сыграли на флейте
И камешек вниз убежал.

Так, годы совсем не считая,
Работою занят Сизиф,
И в отпуск уходит он в мае
В окрестностях города Фив.

Поезд.
Ночь.
Лунная дорожка
В коридоре.
У окна
Стоит она.
Одна.
Сигарета в зубах.
90х60х100.
На высоких каблуках.
Курите?
Нет.
Но целуюсь,
Да!
Всегда и везде.
Смело.
Смелость
Берет города,
Идите сюда.
Нет,
Лучше ты ко мне.
Что ж,
И это по мне.
На губах
Вкус табака.
Пепельница.
Ничего.
Слюбится,
Стерпится.
Вы знаете,
Как ходят сейчас поезда?
Да-да,
Да-да-да,
Да-да-да-да-…
Да-да,
Да!!!

Утро.
Прощание.
Деловое.
Обмен визитками.
Поклонами.
Сигарета в рот.
На каблуках поворот.
Расступись народ!
90х60х100
Идет!

В руке
Визитка.
Три строчки:
ЖДУ!
90х60х100.
167 36 70.
И ниток клубок,
Не заблудился
Чтоб.

Вот идет красотка Сима,
За окном, как на экране,
Жизнь её промчалась мимо,
Как мелодия в рекламе.

Пролетела в детстве Сима
Мимо детской колыбели,
Проскочила тоже мимо,
Где песочек и качели.

И возлюбленный у Симы
С преогромнейшим букетом
Шёл к любимой как-то мимо,
Тоже парень был с приветом.

Подарил часы он Симе,
Стрелки шли куда попало,
И куда хотела Сима,
То везде и опоздала.

То она поедет в Харьков,
А приедет аж в Одессу,
В жизни множество зигзагов,
Их не вешают по весу.

На себя все смотрит Сима,
За стеклом, как на экране,
Чья-то жизнь промчалась мимо,
Люди, словно марсиане.

Он суши не ел,
Не любил харакири,
Упрямо писал иероглиф «четыре».

Он был самураем
Священного Солнца,
Но был не похож на простого японца.

Какие-то гены сыграли с ним шутку,
Ему снился ночью тонувший «Титаник»,
Он чистил сушеную длинную рыбку
И капал по капельке «Балтики» краник.

Он суши не ел,
Колотил в барабаны,
Хотел достучаться до ласковой мамы.

Он знал, что в Японии
Много японцев,
Но в Африке более жаркое солнце.

Прислал его папа, чтоб стать самураем
И племя хазбоев учить «бусидо»,
Чтоб Африка стала сакуровым раем
И люди смеялись не «после», а «до».

Он суши не ел,
Не подцепит их хаси,
Неловкие пальцы у плотника Васи.

Попал он по пьянке
В «Ниппон-ресторан»,
Хотел удивить его внучек Иван.

Я рыбу сырую лишь в армии жрал,
Был повар-вредитель из пленных японцев,
Потом батальон наш ночами не спал,
Все славил страну Восходящего Солнца.

Он суши не ел,
Не писался сонет
И было ему лишь четырнадцать лет.

Он пил «Актимель»,
Десять банок за день,
Сбежала от бедного мальчика тень.

И все же он суши кусочек поел,
И сразу увидел гору Фудзияму,
От рюмки сакэ он совсем окосел
И тихо упал в придорожную яму.

Мне с утра сегодня
Восемнадцать лет,
Я купил на Сходне
Старый пистолет.
Пистолет заряжен
Пулею одной,
Не пойдем в овражек
Пострелять с тобой.
Пистолет в кувшине
На столе стоит,
Вот он, матершинник,
Преотвратный тип.
Он мой злобный критик,
Он же и палач,
И всегда сердитый,
Плачь ему не плачь.
И не пьет он бражку,
И не пьет вино,
Кушает он кашку
И уже давно.
Он стоит в прихожей,
Ждет стихи мои,
Вижу я по роже,
Что плохи они.
Я пишу по пьяни
Только для друзей,
Уши мои вянут,
Стопочку налей.
Я всегда за бедных
Печку затоплю,
Завтра на обедню
Скинусь по рублю.
Дверцу я открою,
Кину туда стих,
Ветер уж не воет,
Что-то быстро стих.
Я не стал поэтом,
Не убрал рутину,
Только в мире этом
Вижу паутину.
Я в той паутине
Муха-цокотуха,
Словно на картине,
Кто бы мене слухал.
Мне бы человеком
Голову сложить,
Или же со смехом
Водку снова пить.
Вдруг раздался выстрел,
Что-то потекло,
То ли мое сердце,
То ль в окне стекло.

Считай, что ты меня прогнала,
Порвала нить, сожгла мосты,
За то, что мне все время мало
В тебе душевной красоты.

Ты словно дикая пантера
Идешь за мною по следам,
То с бандерильей, как тореро,
Гоняешь милых местных дам.

То, словно римский гладиатор,
Меня зовешь на смертный бой,
А я всего лишь император
И не справляюсь я с тобой.

Умерь себя и стань царицей,
Садись сюда, вот рядом трон,
И все, кто знает, удивится
Тому, что мирно мы живем.

Я не хочу быть командиром,
Собой командовать не дам,
Иди ко мне, в ночных мундирах
Тебе всегда я аз воздам.

Я в мир смотрю, валяясь на диване,
Не рвусь схватить чего-то про запас,
Коллега мой сидел всего лишь в ванне
И «эврикой» весь мир тогда потряс.

Мне не нужны из золота тарелки,
Пусть простенький фарфор, но с синевой,
Я не люблю под модное подделки
И дом мой маленький, но свой.

Я как свеча горю в своем шандале,
Могу мерцать, могу зажечь пожар,
Могу кружиться в вальсе в зале
И по натуре я – гусар.

В любом колодце добрый дух,
Общеньем долго обделенный,
Становится с годами очень глух,
Как и вода – чуть-чуть соленой.

В пустыне скука, как песок,
То как бархан или как буря,
Но каждый новый голосок
Хозяин встретит, балагуря.

И чтоб прохожий ни кричал,
Колодец чуть его изменит,
И только глупость сгоряча
У края встанет на колени.

От Урала на запад – Европа,
Проживает там умный народ,
Раза три до Москвы он к нам топал,
Возвращался ногами вперед.

Ох, обиделась эта Европа,
Что какой-то русак от сохи
Всю Европу пешочком протопал
И везде русский флаг водрузил.

Приглашали и мы европейцев,
Мол, царя у нас нет в голове,
Относились мы к ним компанейски,
Обрусели они в первый век.