Елена Сазанович - Тенета для безголосых птиц

И вот спустя десять лет это же маленькое кафе недалеко от дороги и опять мои однокурсники. Хотя нас уже меньше и мы не такие молодые. И уже совсем иные обстоятельства давят на нас – замкнутое пространство, полуразрушенные стены подвала, запах гари и сырости. И почему-то вновь – похожее желание поиграть «в правду». И какая теперь она, эта правда? И во сколько она нам обойдется?

– Ну что, ребята! – весело балагурил Раскрутин. – В конце концов, правда перед смертью – почти что исповедь.

– Спасибо за надежду, – прохрипела Лада. – Но я лично категорически против исповедей. К тому же среди нас нет батюшки, кто отпустил бы грехи.

– Впрочем, почему бы и нет? – Дроздов неожиданно поддержал Юрку. – Да и за разговорами время бежит гораздо быстрее.

Всегда правильный и самодостаточный Дроздов не боялся правды. А, возможно, даже очень хотел ее узнать. Похоже, у него самого жизнь была безупречна.

– Ну, а как вы, ребятки? – Раскрутин бросил вопрос в темноту. И мы с Варей поняли, что он обращается к нам.

– Нам абсолютно все равно, – уверенно ответила Варя. За нас двоих.

Как когда-то она и решала все за нас двоих. И я почти всегда соглашался с ней. Как, впрочем, и теперь. Учитывая, что мне и впрямь было все равно. Я, как и Раскрутин, давно не боялся правды. Хотя моя жизнь и не была такой уж безупречной.

– Т-с-с-с, – вдруг Юрка прижал палец к губам. – Вы ничего не слышите? Ну же, прислушайтесь.

И впрямь, где-то сверху слышались какие-то слабые звуки. Похоже, нас скоро, совсем скоро спасут. Мы повеселели, почти одновременно вскочили с места и стали наперебой кричать и тарабанить кулаками по стенам. Про игру «в правду» все сразу забыли.

Мы орали до тех пор, пока не осипли. Пока костяшки пальцев не были разбиты в кровь. И дольше всех не унималась Лада. Когда мы, обессилевшие, опустошенные неоправданной надеждой на спасение и смирившиеся с нескорым освобождением, опять разбрелись по подвалу, Лада отчаянно продолжала стучать по стене и всхлипывать.

– Ну же, пожалуйста, помогите, – сил у нее хватало лишь на то, чтобы монотонно, с одинаковыми интервалами, царапать неровную стену.

Дрозд почти силой оттащил ее и усадил в кресло.

– Ну же, Лада, все в порядке. Спасение – всего лишь дело времени. Ведь прошло еще так мало. Надо потерпеть.

Она как-то резко выдохнула воздух и вдруг затихла.

– Это судьба, – вновь вернулся к теме Юрка. – Теперь, мои дорогие, вам не уйти от правды. А она нас здорово отвлечет. И развлечет, если хотите.

Никто уже не сопротивлялся Юркиному почину. В конце концов, он был прав. Нужно было чем-то отвлечься. Мы расселись в самом центре своей темницы тесным кольцом. Бенгальских огней у нас не было, поэтому пришлось довольствоваться спичками. Их было много, и сгорали они быстро. В таких условиях за ночь можно было вдоволь насытиться любой правдой.

– Может быть, для храбрости пропустим по бутылочке? – Раскрутин в предвкушении удовольствия потирал руки.

– А не проще ли просто напиться и выложить все как на духу, – предложил я. – К чему усложнять все какой-то дурацкой игрой?

– Может, оно и проще, – согласился Юрка. Ему мое предложение пришлось по вкусу, но все-таки показалось слишком упрощенным и не соответствующим ситуации. – Все же лучше на трезвую голову. Так честнее. А то ведь правду можно приукрасить так, что никто ее и не узнает. Можно и оправдать. По пьяни это сделать проще простого…

Между тем я поднялся и осторожно пробрался к уцелевшим стеллажам. Мне не верилось, что практичный бизнесмен Вадик Руденко не хранил (на всякий пожарный случай) в своем драгоценном подвале какой-нибудь фонарик. Еще менее верилось, что романтик и повеса (тот же) Вадик Руденко не приберег здесь же какие-нибудь свечи. Для создания особой атмосферы в особые моменты. Вскоре я нашел и то, и другое. Вадька меня не подвел.

Довольный я вернулся на место, ослепляя неожиданным светом своих товарищей. Которые, впрочем, вместо заслуженной благодарности, меня лишь обругали. И больше всех кипятился Дроздов.

– Это непозволительная роскошь для нас – так тратить батарейки! Бог знает, сколько нам еще здесь придется торчать.

Но на одну свечку Дроздов милостиво согласился. Мы укрепили ее в центре подвала, поставив в осколок «Моцарта», и сели вокруг плотным кружком.

Раскрутин достал из кармана коробок и ловко чиркнул спичкой. В подземелье затрепетал маленький огонек. Я резко повернулся в сторону Вари, которая смотрела на меня широко распахнутыми глазами… И мы начали свою странную игру.

Спичка поспешно переходила по кругу из рук в руки. Уже обожженными пальцами я ловко всучил ее Раскрутину, примостившемуся от меня слева. И в его толстых, неуклюжих пальцах она тут же погасла.

– Хитер ты, братец, – усмехнулся он. И в его голосе почувствовалось напряжение. – Но так и быть, валяй.

Я задумался. Мне и в голову не приходило, что этакое можно спросить у Юрки. В принципе, он был добродушный и открытый парень, всегда вполне довольный собой, хотя и далеко не безгрешен. Но его реальные, приземленные грехи меня мало интересовали. На сегодняшний день он выглядел очень довольным жизнью, которая, судя по всему, у него удалась. Но я не знал наверняка: какую цену он заплатил за свою дорогую, комфортную, но совершенно бесславную жизнь. Его имя не мелькало ни на обложках книг, ни на театральных афишах, ни в титрах кинофильмов. Зато его физиономия постоянно мелькала в богемных тусовках. Хотя и в самых последних, эпизодических ролях. И мне оставалось только догадываться о цене всего этого. И я спросил его тихо, практически, наугад.

– Юрка, эти десять лет ты пишешь роман с условным названием “Фауст и Мефистофель” про себя?

И, похоже, попал точно в цель. Раскрутин вздрогнул, как от неожиданного удара в челюсть. Даже в полутьме я почти физически почувствовал его перепуганный взгляд. Наверное, даже взрыва он не настолько испугался.

– Ну же! – наступал я, – Отвечай! Только два слова – да или нет!

– Да! – вскрикнул он. – Да, черт тебя побери!.. Кстати, почему бы и нет! Это не самый худший роман. И – опять же – я не единственный его автор.

Юрка, первым поплатившийся за «правдивую» игру (к слову, по собственной инициативе) резко замолчал. Возникла неловкая пауза.

– Да-а-а, – удивленно протянул Дроздов, и в темноте вспыхнул огонек его сигареты. – Вот как все получается. Теперь все ясно…

– Да что тебе ясно, – как-то устало и грустно возразил Юрка. – Ни черта тебе не может быть ясно.

– А я давно все знала, ну и что, – Лада в знак солидарности присела возле Юрки на корточки и обняла его.

– Да ничего, – сердито пыхтел сигаретой Дрозд. – Абсолютно ничего такого! Подумаешь! Один из самых талантливых студентов нашего курса. Пусть слегка расхлябанный, слегка безответственный стиль… Но сколько легкости! И при этом – философии и социального накала! А я-то думал, куда пропал Раскрутин? А он оказывается никуда пропадать и не собирался! Он, оказывается, по прежнему пишет!