Виктор Пелевин - Смотритель. Книга 2. Железная бездна

Постигнув, что «Артезия» и «лимбо» суть просто не подвластные рассудку глубины его собственного ума, Макро заподозрил, что он сам и есть этот древний дух. Тогда он ушел из дворца, построил скит в лесу и жил там, практикуя невозмутимость. Потом он вернулся в Идиллиум, где занимался тем же самым…

У меня пропала всякая охота читать дальше. Мы с Юкой заснули в обнимку – и мне приснился странный и тревожный сон.

Я сидел в часовне Кижа – и передо мной колыхалось его огромное искаженное болью лицо – словно нарисованное на огромной простыне, колеблемой ветром.

– Сыграй ему на флажолете! – кричал он, пуча глаза. – Сыграй на флажолете! Неси свой крест мальтийский в темноте!

Когда я проснулся, было еще темно, но в этой темноте уже присутствовал серый свет нового дня.

Я сразу понял – это мое последнее утро.

Предчувствие смерти, отчетливое и несомненное, висело в воздухе, как лезвие гильотины. Меня не мог защитить никто.

Теперь я был уверен: окружающие похоронили меня еще вчера и говорили со мной лишь для очистки совести, специально притворяясь легкомысленными и нечувствительными, чтобы не показать своей осведомленности.

И, верно, в Железной Бездне уже готовят достопамятную карету…

Поцеловав спящую Юку, я оделся, вышел в коридор и побрел к себе. Предрассветный Михайловский замок был пуст и прохладен. До смерти оставалось еще время, и сперва я хотел поспать в одиночестве. Но, уже добравшись до своей двери, я понял, что сделаю вместо этого.

Я послушаюсь Кижа, решил я, и действительно сыграю на флажолете. Такого точно не сделал бы в это утро ни один из Смотрителей. Попробовать стоило.

В Комнате Бесконечного Ужаса все было по-прежнему.

Взяв флажолет с подставки, я исторг из него несколько пронзительных диссонирующих звуков. В этот раз я даже не пытался сыграть какую-нибудь мелодию. Все равно мне было неизвестно, что при этом слышит Алексей Николаевич – и слышит ли он что-либо вообще. Может быть, его техника реагировала на мое прикосновение к инструменту.

Положив флейту на место, я уставился в то место, где в прошлый раз появилась дверка в другой мир. Мне хотелось увидеть, как именно она возникнет (на действие Флюида смотреть не следует, говорил Менелай, но я не был уверен, что здесь действует именно Флюид).

Произошло нечто странное. Я не увидел двери. Но скоро я почувствовал за спиной движение, обернулся – и различил словно бы облако пара в форме Алексея Николаевича. Тот, похоже, не знал, где я. Помахав рукой висящим на стене портретам, он сказал:

– Добрый вечер, Ваше Величество! Рад вашему визиту. Идите, пожалуйста, за мной.

Я опять посмотрел на стену – и теперь увидел между двумя диванами дверь. Ту же, что и в прошлый раз, маленькую и уродливую, неуместного вида. И так же точно изменился кусок стены вокруг – будто постарев на сотню лет.

Алексей Николаевич нырнул в дверку, и следом за ним прошел я. Теперь мой провожатый сделался виден отчетливо – кутаясь в клетчатый плед, он брел к своей комнатенке.

Но мне туда не хотелось – я не был расположен беседовать, да и времени на это почти не оставалось. Лучше было просто прогуляться напоследок по Ветхому миру.

Я определил, что в коридор замка, скорей всего, ведет высокая черная дверь, обтянутая жирно блестящей кожей, – и пошел прямо к ней, вспоминая на всякий случай уроки Менелая. Как я и ожидал, дверь пропустила меня без всяких проблем: я прошел сквозь нее, как через занавес.

Теперь я был в коридоре. Я начинал понемногу узнавать Михайловский замок, но на всем здесь лежала печать уныния и распада – словно та абсолютная безблагодатность, что я ощутил во время опыта с Адонисом, дошла тут до своего мрачного предела. Ветхую Землю не зря назвали ветхой – даже луна в высоких окнах (здесь был вечер) выглядела соучастницей какого-то мутного хозяйственного преступления.

Сперва меня охватило уныние – мне показалось, что мрак Ветхой Земли раздавит меня. Но чем дольше я смотрел на луну в окне, тем больше сил собиралось в моей груди – словно желто-голубой свет постепенно промывал в толще небесного льда проход к Идиллиуму, где осталась моя душа и моя жизнь.

И вдруг я понял: моя чужеродность, вызывающая во мне такую непобедимую слабость, может стать источником силы.

Мне сделалось весело и радостно от того, что я не имею никакого касательства к миру вокруг – и в любую минуту могу вынырнуть из его западни. Я ничего не был ему должен. И с радостью прощал ему все его долги, если они имелись.

Так, на флажолете я уже сыграл. Что теперь?

Киж говорил что-то еще…

Ну да. Неси свой крест Мальтийский в темноте. С темнотой тут полный порядок. Но почему Киж назвал крест Мальтийским? Так не говорили уже двести лет.

И тут я вспомнил про визитную карточку, показанную мне Алексеем Николаевичем во время нашей беседы. Она отчетливо встала пред моими глазами – план здания, две обведенные красным комнаты и слова:

Павловский крест на этой карточке из другого мира, пожалуй, действительно было правильно называть «мальтийским». Я помнил изображенную на ней схему до последней черточки. И представлял, где это.

Отчего бы не навестить своих братьев по ордену?

Я захохотал. Странно, должно быть, прозвучал мой смех в пустом лунном коридоре. Впереди приоткрылась дверь, оттуда выглянуло чье-то испуганное лицо, и я услышал женский голос:

– Добрый вечер, Ваше Величество!

Но мне было не до контактов с аборигенами. Я побежал по лунному коридору – а потом понял, что могу точно так же бежать по стене, и перепрыгнул на нее. А затем, даже не утруждая себя такой условностью, как двери, черным вихрем пролетел сквозь несколько комнат, где сидели бледные и, судя по виду, привычные к страданию люди.

Напрямик до места, отмеченного на карточке красным крестом, было недалеко – и я полетел туда, кувыркаясь и смеясь, как в радостном детском сне. По дороге я чуть не забыл, куда направляюсь и зачем.

Я был совершенно счастлив. Отчего я так боялся быть призраком? Да от глупости. И еще оттого, что мне промыли мозги, изображая призраков стонущими и скорбными существами.

Может, они и вправду стонут и звенят цепями. Но не потому, что им плохо. Наоборот, им так хорошо, что они боятся наплыва конкурентов-самоубийц – и прячут от них всеми правдами и неправдами свои дивные миры… Я ликовал – но стоило луне, мелькавшей в небе за окнами, уйти ненадолго за тучу, и мне сразу делалось пусто и холодно.

По счастью я уже добрался до места: передо мной возникла высокая белая дверь с павловским крестом. На ней висела табличка:

Я собирался уже пройти сквозь дверь, но что-то остановило меня (возможно, мерцавшая сквозь облака луна просто была в тот миг недостаточно яркой, и мне не хватило смелости).