Виктор Пелевин - Смотритель. Книга 2. Железная бездна

Юка шагнула в проход – и ее отбросило назад.

– Осторожнее! – сказал я.

– Попробуй ты. Может быть, твоя треуголка – это пропуск.

Я неохотно подошел к двери, зажмурился и шагнул вперед. У меня в ушах затрещало, примятые треуголкой волосы попытались встать дыбом – и в самом центре моего мозга полыхнул яркий свет.

Сперва мне показалось, что меня тоже отбросило назад. Но когда я открыл глаза, я стоял внутри часовни.

Увиденное мной было настолько жутким, что я немедленно развернулся и попытался выйти обратно. Но это не получилось – я словно налетел на стену из горячего стекла.

Стена эта, однако, была совершенно прозрачной изнутри. Я отчетливо видел Юку.

– Алекс, – крикнула она, – ты меня слышишь? Ты в порядке?

– Не кричи, – сказал я. – Я слышу.

– Что там?

Я собрался с духом и повернулся к центру часовни.

Там стоял baquet – вырезанный из благородного темного дерева и покрытый искусной резьбой. Он покоился на подставке, затянутой синим бархатом.

Вокруг, в удобных старинных полукреслах, сидели мумии в расшитых золотом ливреях (я вспомнил выражение «ливрейный медиум» – видимо, это и были они). Сперва я решил, что их двенадцать – по трое на каждом из концов начертанного на полу павловского креста.

На мумиях были короткие напудренные парики с вырезом сзади, позволявшим затылку касаться электрода, соединенного с baquet . Высохшие лица казались смуглыми индейскими масками с черными щелями глаз.

Лестница из легких металлических ступеней бежала вверх по стене. Что-то сияло и дрожало под самым потолком – и, уже догадываясь, что увижу, я поднял глаза.

Там была небольшая круглая площадка, где стоял высокий черный трон с серебряной спинкой и подлокотниками, немного похожий на кресло Галилео.

На троне сидел Франц-Антон Месмер в голубом камзоле, с муаровой лентой и звездой на груди.

Он тоже был мумией. Но его веки были закрыты, а на губах застыла улыбка, которую даже небытие не смогло лишить очарования. Это было счастливое лицо, и оно казалось живым – словно надо мной парил спящий аскет, забывший про материальную основу вещей.

На голове Месмера была корона из серебра и белой эмали. На четырех ее зубцах светились знаки элементов. Вокруг клокотало янтарное сияние. Но напора благодати, так чудовищно давившего за дверью, внутри часовни не ощущалось совсем.

От короны Месмера отходили две плетеные металлические нити: одна шла вверх – туда, где было основание поднимающегося над часовней павловского креста, – а другая сбегала вниз по спинке стула. Я проследил за тем, куда она идет: спускаясь вместе с лестницей, нить делала петлю по стене и кончалась на центральном электроде baquet .

Бог умер, подумал я. Сколько веков люди повторяют эти слова. Но что они значат? Только одно: зерно проросло – и Бог теперь живет через мир, созданный им из себя.

– Что ты видишь? – повторила Юка.

– Тут одни мумии, – ответил я. – Довольно жуткое зрелище. Хотя и возвышенно.

– Дай руку, – сказала Юка. – Вдруг я смогу войти.

– Не получится.

– Тогда выходи сам.

– Я не могу, – ответил я.

– Как не можешь?

– Тут как будто прозрачная стена.

– А другого выхода нет?

– Нет, – сказал я. – О Господи…

– Что такое?

– Ничего, – ответил я. – Ничего.

Я заметил, что мумий вокруг baquet не двенадцать, а одиннадцать.

Одно из кресел было свободно, и в пустоте над его полосатым сиденьем, в блеске подголовника-электрода – читалось жуткое и несомненное приглашение.

У меня закружилась голова. Не соображая, что делаю, я сделал шаг к этому стулу, потом второй…

– Алекс!!! – привел меня в чувство крик Юки. – Почему ты молчишь?

– Я… Ничего…

– Что ты видишь?

– Тут пустой стул, – сказал я. – Свободное место среди медиумов. То есть среди мумий.

– Ты меня пугаешь. Ты что, на него сел?

– Нет, – ответил я неуверенно, – кажется, нет.

– Не садись на него, пожалуйста… Я постараюсь тебя выпустить.

– Что ты хочешь сделать?

– Повернуть колесо. Все опять изменится, и ты выйдешь.

– Подожди.

– Другого способа нет, – сказала Юка. – Колесо можно повернуть только еще один раз.

– Подожди, – повторил я. – Умоляю тебя, подожди… Ты же не знаешь, что случится.

– Знаю, – ответила она. – Как ты думаешь, почему это Храм Последнего Поворота? Не первого, не второго, а последнего?

– Почему?

– Потому что важен только последний поворот. Когда рычаг доводят до упора. Тогда это место и становится храмом.

Она повернулась и пошла к обелиску.

– Юка! – закричал я. – Не надо!

– Я быстро! – крикнула она в ответ. – Посмотрю одним глазком и вернусь…

Я видел ее очень отчетливо. Подойдя к каменному колесу, она махнула мне рукой, взялась за эспантон и повернула его до конца.

Вокруг стало темно и тихо. Совсем тихо, как не бывает, даже если заткнуть уши. Я не чувствовал ни ветра, ни тепла, ни холода, вообще ничего – словно у меня исчезло тело.

Потом опять была вспышка молнии, но после нее не стало светло, как случалось прежде.

В темноте появился единственный прямоугольник света – это было возникшее на месте обелиска зеркало, высокое и узкое. Оно походило на дверь, открытую из ярко освещенной комнаты в ночь. Перед зеркалом стояла Юка. Зеркальная Юка стояла напротив нее – она казалась просто темным силуэтом.

А затем… Что-то произошло в пространстве между ними – что-то такое, из-за чего обе Юки стали одним.

Я увидел каменное изваяние Юки. Она стояла на террасе Михайловского замка и глядела вдаль. Такой она пришла в этот мир.

Потом я увидел ее идущей ко мне от края террасы. Один шаг, другой, третий – и вокруг стали появляться повторения Юки, ее выхваченные из прошлого трехмерные копии из камня, похожего на мраморную соль. Я знал, что это не просто слепки, а части единого целого, увидеть которое я мог только так – в виде множества отдельных друг от друга форм.

Казалось, срезы ее судьбы с невероятной быстротой заполняют собой все пространство – столько не смогло бы поместиться ни в одном из построенных человеком хранилищ… И вот передо мной уже пролетела вся ее короткая жизнь, и мы вплотную приблизились к настоящему.

Я увидел Юку, идущую к обелиску. Юку, машущую мне рукой. И наконец Юку, нажимающую на древко эспантона, чтобы каменное колесо сделало свой последний поворот.

Это действительно было похоже на волну, проходящую по змеиному телу, – только само тело возникало лишь вслед за волной. Змея проявилась уже почти вся, от хвоста к голове, и теперь передо мной возникала быстрая последовательность ее последних срезов.

Юка отпускает древко копья. Юка поворачивает голову. На ее лице – не то восторг, не то страх. Она поднимает взгляд, ее глаза широко раскрываются – а потом свет, бьющий из зеркала, пронизывает всю змею одновременно, превращает ее во что-то непостижимое и уносит с собой…