Валида Будакиду - Пасынки отца народов. Квадрология. Книга первая. Сказка будет жить долго

Конечно, Аделаида видела, но когда столько раз повторил «вышка, вышка», что ей казалось – она смотрит не туда, и что на горе есть ещё что-то невидимое, или на кончике металлической конструкции должна висеть мышка. Она так напряжённо вглядывалась, что начинала совершенно отчётливо видеть эту, сидящую на острие мышку с подобранным под себя хвостом…

…В такси страшно воняет бензином. Водитель разговорился и, смачно жестикулируя, очень громко на национальном языке рассказывает отцу, как он подрался в таксопарке и его за это лишили премии, зато «побил шестерых» так, что они до сих пор в больнице и никто не знает – умрут они от нанесённых им травм, или их всё-таки спасут. Он орёт так, что спящий на руках отца Сёма ворочается с боку на бок как вертушка. Но мама и папа молчат и ничего не говорят водителю. Если б не сегодня, то в другой бы день мама обязательно сделала водителю замечание, Аделаида больше не может! Её страшно тошнит от запаха бензина, от того, что хочется спать, но больше всего от толстого, как труба голоса таксиста. Она тоже молчит. Ей кажется, что если она откроет рот, то просто не выдержит и вырвет.

Вон она – гора, на ней вышка, вся в красных лампочках; площадь Ленина, с Айболитом и жирафом в витрине Детского мира; залитый светом проспект и водопад на стекле продуктового магазина со шпинатом и бочками мёда, подвешенный вверх пост регулировщика около школы… Поворот налево и вверх по брусчатке… Мимо яркого, всего в огнях Дома Правительства, с его вечнозелёными кустами на каскадных газонах, мимо въезда в огромный гараж, вверх, вверх, направо и ещё немножко вверх и направо. Там улица, то ли Судебная, то ли Атарбекова. Аделаида так и не поняла, как она называется. Но это не играет никакой роли, потому, что там её дедуля, её раздетые пластмассовые пупсики, ожидающие новой одежды, её книжка про щенка, который запутался в бинтах, её сказочник из «Спидолы», её пластмассовый Буратино на люстре и свежий запах земляничного мыла на кухне, когда не сгорает стерилизатор.

Высоченные чугунные ворота открыты. Дворник-курд сидит во дворе. Вспыхивающий огонёк папиросы скудно освещает его усы и мокрые, незнакомые глаза.

Аделаида спускается вниз на две ступеньки и останавливается у знакомой коричневой двери. Она почему-то, не решаясь толкнуть её, в полнейшем замешательстве оборачивается и вопросительно смотрит на маму и папу. Сёма продолжает спать на папиных руках.

Постучать, или просто толкнуть дверь? – спрашивает она.

Родители о чём-то вполголоса говорят с дворником-курдом.

Аделаида, – вдруг зовёт её мама, – иди сюда! Давай, иди, вместе с папай поднимайтесь на третий этаж к тёте Гулико. Она вас ждёт, а я пойду к деду.

Как?! – Аделаида захлебывается от негодования. – А как же я?! Я что, его сегодня не увижу?! Я же ехала, ехала… Мне надо спросить, что у него болит!

Поднимайся, поднимайся! Поможешь отцу раздеть Сёмочку. А деду сделали укол, и он сейчас всё равно спит. Его нельзя будить. Завтра встретитесь! – Голос мамы какой-то холодный, отрешённый. В нём даже нет строгости. Она не кричала, и не командовала, как обычно. Даже два раза повторила: «Поднимайтесь, поднимайтесь!» и не назвала Аделаиду дурой.

У тёти Гули все давно спали. Но она действительно их ждала. Она напоила Аделаиду тёплым молоком и отвела в комнату девочек, где её уже ждала застланная кровать.

Сон не шёл никак. Ну, никак! Она лежала с открытыми глазами и представляла себе, как мама сейчас сидит внизу у дедули, разговаривает с ним о его болезни. Они шутят, дразнят друг друга. Бабуля, наверное, поставила чайник и нарезает колбасу… Папа молчит. Он всегда молчит, когда разговаривают о болезнях, потому, что не понимает, как люди могут болеть. Он ненавидит больных. Говорит о них насмешливо и презрительно. Аделаиде даже иногда кажется, что папа думает, что люди не на самом деле болеют, а притворяются, потому что «бэздэлники» и «нэ хатат работат».

«Как же деда может притворяться?! – думает про себя Аделаида. – Притворяться, чтоб ему сделали столько уколов и только для того, чтоб не пойти на работу?! Нет! Это уж слишком! Что-то папа не то говорит!»

Она пригрелась. Чужая постель пахла духами. Аделаида знала, как они называются. Это были её любимые «Красная Москва». Бабуля стала душиться такими, когда ей их подарил деда, а иногда за компанию мочила палец и мазала Аделаиде за ушами и в середине шеи, где по бокам начинаются две косточки…

«Эх, деда, деда, – думала Аделаида, – зачем ты заболел? Только, надеюсь, ты до лета выздоровеешь? И мы снова поедем втроём в Сочи, где один раз птица вечером ударилась головой в стекло кинотеатра, у неё было сотрясение мозга, и мы её принесли домой, и она жила в моей пластмассовой кукольной корзинке. Я не хочу ехать с родителями в деревню около моря с туалетом в конце огорода, в который я тогда провалилась! И хозяйка там злая. И ещё – если б птица ударилась в деревне, мои бы папа и мама ни за что не разрешили бы мне её взять… Как мы тогда ночью вдвоём спустились прямо к морю, и ты мне тогда сказал: „Сперва разговор, потом подарок!“ Ничего! Завтра встретимся, поболтаем с тобой, и ты увидишь, что всё пойдёт хорошо и ты скоро вылечишь свой инсульт с температурой».

Аделаида проснулась раньше всех. В те редкие разы, когда она ночевала не дома, почему-то всегда просыпалась очень рано, могла даже пока совсем темно, и больше ни за что не засыпала. Немного полежав в постели, внимательно огляделась и решила встать. «Да, деда заболел, – вспомнила она, – надо будет одеться и спуститься вниз. Сейчас только совсем проснусь, и всё». Она огляделась по сторонам.

Комната дочек тёти Гули вся завалена игрушками. Здесь сидели и лежали мягкие медведи, слоники, какая-то кукольная мебель, посуда и многочисленные растрёпанные куклы. Они все до одной были в одежде домашнего пошива. Аделаида с большим знанием дела оценила фантазию и возможности дизайнеров. Но что её поразило больше всего – это рисунки на стенах. Их было столько, что обоев почти не было видно. Вот полосатый тигр и изо рта у него торчит надпись: «Р-р-р!». Вот прекрасная принцесса с короной и под ней подпись «моя мама». А вот целая картина с действующими лицами, пейзажем и их домашними животными. На каждой работе в правом нижнем углу стояли имя живописца и дата завершения полотна.

Аделаида тоже любила рисовать, однако ей никогда не разрешали «дырявить стенки и портить ремонт ради всяких глупостей».

«Как настоящие художники! – с завистью подумала она. – Вот бы с ними поскорее познакомиться!»

«Художники» спали. Точнее – это были художницы. Одна чуть побольше – она спала, разметав по подушке рыжие волосы; вторая чуть поменьше, но такая же рыжая. У той, которая поменьше, лица не было видно, а поверх одеяла лежала рука с тоненькими пальчиками и обгрызенными ногтями.