Валида Будакиду - Пасынки отца народов. Квадрология. Книга первая. Сказка будет жить долго

Случилось несчастье…

Аделаида почувствовала, что задыхается, она почти наяву услышала свой голос:

Бабуля! А почему некоторые женщины ходят в чёрном?

Это называется «траур», когда умирает кто-то из близких.

Тогда Аделаида подумала, что «близкие» – это соседи. Как Кощейка, например. Но здесь, в Большом Городе, их соседи так далеко! Если умер кто-то с нижних этажей дома тёти Гули – жалко очень, конечно, но именно её мама почему в чёрном?! Это они для тёти Гули «близкие», а для неё, мамы, папы, Сёмки – они далёкие!

Деда умер…

Дальше голос мамы доносился глухо и совсем не попадал в уши. Он попадал куда-то в целую голову, во что-то в животе, в груди. От него всё замирало окончательно и становилось каменным:

Эта проклятая машина его погубила!.. Ему нельзя было сидеть за рулём… очень нервничал… какого чёрта она его заставила ехать в такую даль… как я просила, как я просила… а ей в деревню на машине надо! Подумаешь, аристократия!.. Чтоб она сдохла, а! Чтоб счастья в жизни не видела! За какие наши грехи эта женщина попала к нам в семью?! Никогда в жизни я больше в эту проклятую машину не сяду! Чтоб кровь этой твари в жилах засохла! Эта женщина была его погибель!

Аделаида особенно не прислушивалась, но из бессвязных проклятий мамы всё-таки не могла понять, о какой женщине идёт речь?

«Какая машина „погубила“? Голубой меленький „Запорожец“ с её игрушечным котёнком на заднем сиденье? Как „погубила“? Деда-то ни в какие аварии никогда не попадал! Кто такая „эта женщина“, которая „попала в нашу семью“?! – думала она. – И как бабуля могла ей позволить делать такие вещи, быть в нашей семье?! В деревню Сиони на машине поехали только они втроём – она, деда и бабуля. Там было много маков и васильков, и они все вместе втроём пекли печенье, и Аделаида ела сырое тесто, и совсем не заболела. Но никакой посторонней „этой женщины“ с ними не было! Тогда о ком говорит мама? Может, это была другая поездка, о которой она не знает? Они ещё раз ездили, без неё, что ли?»

Мама долго говорила об этой незнакомой плохой женщине. Обзывала её по-разному, желала смерти. Потом мама ушла.

Потом пришла бабуля. Она тоже что-то говорила, говорила… Рассказывала, как они с дедой познакомились, как хорошо жили. Бабуля, как ни странно, ни о какой женщине не вспомнила…

Зачем они приходили? Аделаида не знала. Но, наверное, вот так, от своего бессвязного бурчания, сами и успокаивались.

Аделаида, отвернувшись от всех, сидела как тупой истукан сперва на стуле со спинкой, потом на бабулиных коленях лицом к лицу, расставив ноги и положа ей голову на плечо. Было ясно – она правда дура, потому что ничего не понимает из того, что происходит. Хотя, может, она всё-таки хоть что-то почувствовала? Всё-таки она довольно большая, ей уже шесть полных лет. В этом возрасте девочки уже ухаживают за своими младшими братьями! Взрослым стало просто интересно: так понимает она хоть немного из того, что ей объясняют, или нет? А то ведь действительно: растишь, растишь ребёнка, здоровье отдаёшь, а чувствует ли он что-нибудь взамен? Благодарность, например? Привязанность? Вот деда. Он же так её любил!

Взрослые стояли сзади и сперва негромко перешёптывались, потом горячо споря, и перебивая друг друга. Потом, видно, потеряв терпение, так и не дождавшись от Аделаиды ни звука, стали выходить из-за её спины, обходить бабулю и с любопытством, заглядывать Аделаиде в лицо.

Плачет? – С почти болезненным интересом спрашивали они друг у друга, как будто смотрели чёрно-белый фильм про Гражданскую войну с разведчиками, попавшим в плен к врагу – «сломается – не сломается?».

Пока нет! – Разочарованно отвечал наблюдавший Аделаидино лицо из-за бабулиной спины.

Так заглянул, третий, четвёртый… Аделаиде даже показалось, что они улыбаются…

Она сцепила зубы так, что знала – ещё немного, и они сейчас затрещат и рассыплются на мелкие осколки. Она всё молчала. В какую-то секунду Аделаида почувствовала, что по щеке всё-таки побежало что-то предательское и мокрое. Оно побежало вниз, к подбородку, и оставленная им дорожка мгновенно остыла.

А бабуля всё говорила, говорила…

Ты что, не плачешь? – Вдруг удивлённо спросила она, подняв её голову с плеча. – Ты поплачь – легче станет…

«Как это – поплачь – станет легче?!» Разве, чтоб стало легче, надо плакать и орать?! Или так делают взрослые тогда, когда хотят, чтоб всем было видно, как они переживают? Аделаида может истошно орать, когда мама её бьёт, чтоб услышала тётя Оля и пришла. То есть – она орёт для тёти Оли. Орут ещё многие дети в детском саду, когда не хотят есть борщ, а их заставляют, когда в магазине требуют игрушку. Некоторые даже ложатся на пол и стучат ногами. Они становятся красными и мокрыми то ли от слёз, то ли от соплей. Из-за игрушки я орать, конечно, не буду! Я лучше совсем сама умру, или останусь без одной игрушки, если так сделаю! Как станет «легче» от того, что умер деда и я буду громко плакать и кричать?.. Разве может стать «легче»?! Его больше не будет и как без него теперь жить? – думала Аделаида и незрячим взглядом огромных чёрных глаз смотрела вверх – на телевизионную вышку, на плоский ресторан, по цвету напоминающий розочку от торта, в котором один раз пела очень красивая певица из Греции – Иоланта…

Тебе тут хорошо? – Спросила бабуля. – Может, тебе что-то надо?

Принеси мою Большую куклу, пожалуйста, и книжку про Маленького Принца. Пусть лучше они побудут со мной, – попросила Аделаида.

И ещё: Аделаида внезапно вспомнила, и ей стало совсем невыносимо от того, что деда унёс с собой продолжение той начатой истории про вагоны, в которых на сене везли людей в какой-то дурацкий Казахстан, так и не рассказав ей до конца, что было дальше с той маленькой девочкой. Ведь может, если бы именно эта девочка была бы сейчас с ней, то тогда бы стало немного «легче»?

В их квартирку её так и не пустили. Аделаида видела с балкона, как дворник-курд открыл обе створки огромных чугунных ворот. К вечеру пришло много людей в чёрном. Они стояли во дворе, на улице и тихо разговаривали. Играла грустная музыка. Дверь в квартиру тоже была открыта, даже обе створки – коричневая, с облупленной краской, а за ней – две ступеньки вниз…

«Интересно, как все эти люди в такой маленькой квартире помещаются? И куда положили „Спидолу“? Вдруг кто-нибудь из гостей начнёт её крутить и испортит?»

Вечером пришла бабуля, повела её за собой с третьего этажа по ступенькам вниз. Они вышли за ворота на улицу. Аделаида волокла за собой свою любимую огромную Большую Куклу. Кукла стучала ногами по ступенькам, Аделаида поднимала её вверх. Потом забывала, и кукла снова стучала своими ногами. Они прошли мимо распахнутых настежь дверей в квартиру и вдвоём вышли со двора.