Владимир Шапко - Парус (сборник)

– Стой!.. Что это у тебя?..

– Это атлас, атлас! – кинулся назад к столу Митька. – Географический! Мне Боря его подарил! Насовсем!

– Он не нужен будет тебе. До пятого класса…

– Это же интересно, интересно, тётенька! Вот смотрите, смотрите, это Австралия, а тут уже Новая Зеландия, а это…

– Не надо! Не показывай! – нахмурилась тётенька. – Иди домой. Придёшь через год… Иди, иди! – видя, что Митька стоит, заотмахивала она ему.

– Это же интересно… тётенька…

Как вышел из школы – Митька не помнил.

Наткнулась на него во дворе Оксана Тарасовна, бывшая Борина учительница. Спросила, что он тут делает…

– Да что с тобой?!

– Не при-и-иняли!! – отчаяньем и тоской прорвалось из Митьки.

У Оксаны Тарасовны сузились тёмные глаза. Постояла. Решительно закинула косу на спину и, схватив Митьку за руку, потащила за собой.

Митька стоял со своим атласом в учительской и ковырял ногтем краску на двери. От стола смазанно доносились тихие слова: «…я не знаю, Оксана Тарасовна, какая до меня была завуч, но у меня порядок будет!..» – «…но, Мария Ивановна… два года ходит, читает, считает…» – «… распоряжение гороно, только 37‑ой год… школа переполнена… своих в Ленинку… Игорь Николаевич…» – «…так знает, знает Игорь Николаевич!.. ещё весной!..» – «…под вашу ответственность… под вашу… я умываю…»

И вот, наконец, Митька был подозван к столу, и Оксана Тарасовна, взяв у него метрики, светло и торжественно объявила ему, что он принят в первый класс «Б» и пусть завтра приведёт в школу маму или дедушку.

Митька бросился было к двери, но Оксана Тарасовна со смехом остановила его и попросила прочесть им какое-нибудь стихотворение. На прощанье.

– Какое? Я много знаю…

– Ну… самое любимое. Атлас пока можешь положить.

– Не-е, с атласом лучше, Оксана Тарасовна. – Митька откашлялся и начал.

Красный от слёз и радости Митька звенел, как колокольчик. Покачивая головой, шевелила за ним губами Оксана Тарасовна. «Тётенька» сидела испуганно-прямо и во все очки таращилась на маленького восторженного карапета с атласом под мышкой…

– Рубцовка! Рубцовка! – испуганно бежал по вагону потный выпученный мужичонка. – Рубцовка! Чего сидите-то! Рубцовка!

Все разом вскочили, всполошённо засуетились, полетели в проход вагона мешки, узлы, чемоданы. Взвизги женщин, рёв детей.

Катя металась по закутку, быстро собирала посуду, остатки еды. В узелок всё засовывала, в сумку. Митьку подгоняла: «Одевайся, Митя! Быстрей!» Тут же пыхтел с сидором Панкрат Никитич – уминал в него здоровущие кирзовые сапоги, которые вёз в подарок «зетю» Кольше и которыми только что хвалился Кате. Но теперь вот чёртовы сапоги не лезли обратно в сидор, хоть тресни! Старуха маялась, глядя. Не выдержала, выхватила сидор, сама запыхтела. «Ничего не могёт! Ничего! Только б болтать! Только б болтать!.. На, держи!» Панкрат Никитич виновато подхватил сидор, но, обхлёстывая верёвкой его горловину, ещё и Митьке успел подмигнуть: дескать, ну строгая – беда! Митька быстро улыбнулся в ответ: он понимает и сочувствует дедушке. Однако сам торопливенько застёгивал пуговки капитанки.

Из соседнего закутка всё время вылетал испуганный детский голосок: «Где? где рубцовка? саблями, да? мам, саблями, да?» После чёткого шлепка матери в проход вагона выскокнул мальчонка лет четырёх. Белоголовенький, со слетевшей лямкой от коротких штанишек. Мальчонка испуганно потоптался и судорожно запустил указательный палец в ноздрю. Как на замок спасительный закрылся. И на Митьку воззрился в ужасе. Митька рассмеялся и успокоил малыша, заверив его, что это станция такая, название, и никаких «рубцовок саблями» там нет и быть не может. Не бойся, глупенький!

Малыш недоверчиво посопел, но «замок» всё же разомкнул.

– Кампас-с-си-ировать! Кампас-с-си-ировать! – подстреленной птицей залетало по вагону.

Вздрогнул малыш, к Митьке вертанулся – а?!

Митька и тут детально разъяснил, что означает это слово, что ничего страшного в нём нет, и погладил малыша.

Катя снова поторопила Митьку, но тот уже одет – короткие вельветовые штаны, длинная капитанка, баульчик в руке – вышел в проход вагона, стал у окна: он – образцовый пассажир железной дороги. «Так, станция довольно-таки интересна и разнообразна», – любознательным поплавком запокачивалась в окне его торчащая вверх козырьком кепка.

А по перрону, не дожидаясь полной остановки поезда, уже бежали, волочились, толкали коленями тяжёлые связки мешков, чемоданов, падали железнодорожные пассажиры – все стремились куда-то вперёд, вперёд поезда, вытаращивая глаза.

Малыш в вагоне не зря опасался «рубцовки саблями». Была рубцовка. Да ещё какая…

В низенькое оконце билетной кассы какими-то упорнейшими, непобедимыми живцами всверливались густо мужики. Мамай! Куликовская битва! И в бьющемся этом, орущем воинстве – неизвестно как попавшая в него – Катя.

– Мама! – кричал Митька. – Ма-а-ама!!

– Стой у вещей! Не отходи… от вещей! – билась, выдавливалась вместе с криком наверх голов Катя. – Не от… ходи-и!

И вдруг пошла лупить кулаками направо-налево. Прямо по башкам. Расшатнулось воинство. Недоумевает: ненормальная, что ли? Катя тут же нырнула к кассе. Вынырнула обратно и вытолкнулась из клубка. Мужики опомнились – в рубцовку!

– Ну, что нюни распустил? – Катя улыбалась, победно помахивала закомпостированными билетами: – Дальше едем! – Платок у неё съехал на ухо, волосы крылом на одной щеке, длинная царапина – на другой: красотка, да и только!

– Ма-ама… – обнял, прижался к матери Митька.

Внезапно увидели Панкрата Никитича и тётю Малашу. В толпе, неподалёку. Старики растерянно топтались, обставленные своими мешками. «Господи, как же про них-то забыли?» – уже проталкивалась к ним Катя.

При виде её Панкрат Никитич обрадовался, но тут же сник, и словами, и всем видом своим выражая их досадное со старухой опозданье.

– А всё ты, ты-ы! – мстительно заскребла его старуха. Красная, злая. – Люди бегом, бегом, а он вышагивает, а о-он вышагивает: успею, куда мне торопиться, для меня специально билеты приготовлены, дожидаются меня… Э-э!

– Да будет тебе… – стыдился за жену старик.

Катя решительно потребовала их билеты. Старик начал было ощупывать себя, прилежно вспоминать, но старуха уже оправляла подол и протягивала билеты Кате. Катя ринулась к кассе.