Дмитрий Вощинин - Зарисовки на запотевшем стекле (сборник)

Занять денег не удалось и пришлось идти к ростовщику.

Все, что оставалось ценного в доме: золотые вещи из приданого жены, кольца, брошки, серебряные ложки, часы и другое, сбереженное на черный день, было заложено. Надеялись вовремя выкупить, но не удалось. Все ценности ушли за треть, а то и менее реальной цены. Налог был уплачен, и Петр Александрович избежал ареста.

Он очень переживал свои неудачи, хотя никто из близких не укорял его. Характеры его и жены были изумительно покладисты: всегда надеялись на лучшее – удачно продадут и появятся деньги на жизнь, Петр Александрович получит хорошую службу или прибавят жалование…

Случалось и это, но, к сожалению, очень редко.

Когда он приходил просить за себя или семью всегда в голове была одна мысль «должны обязательно помочь». Если он так не думал, он не ходил и не просил.

И только искренняя вера в Бога помогала ему обрести уверенность в себе, но быть твердым и доброжелательным к окружающим.

Он не был врагом новой власти и принял ее спокойно без душевных терзаний и переживаний.

Петр Александрович часто вспоминал случай, который произошел с ним еще в молодые годы, когда ему было восемнадцать лет. Он окончил реальное училище и шел в начале лета по цветущему городу в прекрасном расположении духа на торжественное вручение диплома. На нем был новенький костюм-тройка и мягкие лайковые туфли. С хорошим настроением, ежеминутно оглядывая свою новую одежду, он был очень доволен собой. И вдруг из полуподвального этажа нищая старуха протянула ему руку:

– Барин! Подай копеечку!

Внимание его рассеялось, и он прошел мимо, увлекшись своей радостью. А когда очнулся и вернулся, чтобы подать, руки уже не было. И мир рухнул для него:

– Если богатый человек забыл бедного, он должен понести заслуженную кару.

Это был единственный случай, когда он увидел нищего и прошел без подаяния. Он помнил его всю жизнь.

В 1925 году проводилась акция по контролю проведенной ранее конфискации среди «бывшего» имущего населения. Время было тяжелое, властям нужны были деньги. Акция велась силами ГПУ. «Бывших» вызывали и допрашивали с пристрастием. Многие, боясь возможных репрессий, приходили по вызову и приносили мелкие золотые, серебряные украшения или другие ценные вещи и от них, как правило, отставали.

Петр Александрович, придя по вызову, честно сказал, что он все сдал ранее, и больше у него ничего нет.

Дознаватель поморщился и тупо уставился на него:

– Так уж совсем ничего нет?

– Нет, батюшка.

– Какой я тебе батюшка.

– Простите великодушно…товарищ… – произнес Петр Александрович, нервно теребя расстегнутый ворот рубахи.

– А что это у тебя блеснуло под рубахой-то?

– Крест, батюшка.

– Опять батюшка… Крест-то, небось, золотой?

– Золотой…товарищ…

– И на цепочке золотой?

– Нет, цепочки все сдали.

– А чего же крест не сдали?

– Так как же…товарищ…мне ж его при крещении надели.

Дознаватель подошел, взглядом оценил размер креста:

– Все ты врешь… Снимай сейчас же и клади на стол!

– Как же можно…Я же…верующий.

– Много тут вас верующих… А страна голодает! А вам хоть бы что!

Дознаватель подошел к двери и вызвал помощника:

– Отведи этого…в общую камеру.

– За что…товарищ…?

– Там разберутся, за что.

Так Петр Александрович, едва понимая происшедшее, оказался в тюрьме.

«Разбираться» с ним стали через два дня уже в городе Владимире.

После новых расспросов крест Петр Александрович добровольно отдал: ему и в голову не приходило, что его нательный крест кроме прямого своего христианского назначения может представлять для кого-то материальную ценность. Только ночью после этого он был выпущен из тюрьмы.

Один в ночном городе он скорее пошел подальше от мрачного здания и, пройдя около часа, увидел слабый свет в приоткрытой двери небольшой церкви. Он вошел и, встав на колени перед образами, долго молился и благодарил Бога за свое чудесное спасение. Не заметил, как уснул на полу храма.

Утром он рассказал священнику о своих мытарствах, и тот принес ему маленький медный крестик и дал денег на дорогу.

Почувствовав себя ободренным, Петр Александрович двинулся в родной город.

Только дома он увидел себя в зеркале – волосы его совершенно поседели. Было ему тогда чуть более сорока…

Когда взрослые дети, перебравшись в Москву, сообщили ему о своем решении забрать его в столицу, ему все-таки очень не хотелось покидать родной город. Здесь все ему было дорого, и жил он в каком-никаком, а родительском доме. Но дети настаивали, и сам он чувствовал, что не может обеспечить себе должное существование.

Он все не верил, что придется уезжать в Москву, но вот уже и билеты куплены, и назначенное время выезда неумолимо приближалось.

И он решил на прощание прогуляться по городу и оставить в памяти его черты.

Пошел по Спасской улице (Настоящее название – ул. Лакина – Примечание автора ) к монастырю. Новые названия улиц Петр Александрович не воспринимал и постоянно путал. Сретенская и Полевая, на перекрестье которых он жил, да и Рождественская, Никольская, Вознесенская, Успенская улицы никогда не воспринималась им с другими новыми именами: Маркса, Свердлова, Ленина, Первомайская, Советская, Красноармейская…

Спасский монастырь в зелени садов и деревьев был молчалив и мрачен, но, как всегда, в нем чувствовалась сила, он стоял оплотом города. И в том, что здесь расположилось военное ведомство, была какая-то закономерность.

Спустившись на набережную, он с упоением любовался рекой с ее песчаной косой. Сколько он передумал и перечувствовал здесь на фоне медленно движущейся воды. Пройдя ближе к центру, обратил внимание, на Козьмодемьянскую церковь. Одно из старых храмовых строений она всегда выглядела не ярко, и сейчас печальными были ее своды: в ней располагался склад и контора. Только немного дальше церковь Николо-Набережная с ее пятью куполами и красивой колокольней, да замечательный архитектурный ансамбль просторного золотоглавого Благовещенского монастыря остались общиной верующих. В каждый зашел Петр Александрович, помолился, поставил свечи. Одинокими и неухоженными смотрелись церкви монастыря Благовещенская и Стефановская, где разместились медсануправление, архив, гаражи. Там где раньше были монастырские склады, обосновались свинарники живущих на территории монастыря жителей. В стоящих неподалеку Троицком монастыре и Введенской церкви ютились кустарные и столярные мастерские, склады, гаражи, а в башне ограды увидел странную для этого места надпись: «Починка примусов».

В прежних складах такие же неуместные здесь свинарники…

В соборе Богородицы колокольня превратилась в пожарную каланчу, в главной церкви расположилось общество «Спартак», в правой части террасы – изолятор.