Игорь Воеводин - Повелитель монгольского ветра (сборник)

– Я потрясен, господин барон… Но… фалернского нет…

– Ах, да, дорогой дом Сальданьи! Извините мне мою рассеянность, я привык к этому вину в Палестине, где еще умеют его делать… Там еще живы пара виноградарей, что помнят рецепт. Любое вино, что вам по вкусу! Я в вашем распоряжении!

Дальнейшая беседа, украшенная рассказами о необыкновенных приключениях барона, протекала увлекательно. Мало-помалу собрались все важные персоны колонии.

Англичан интересовали меха, которыми были забиты трюмы галиота. Мистер Дуглас, представитель Ост-Индской компании, с восхищением мял в руках, нюхал и гладил шкурки соболей, которые принес в дар губернатору барон.

Голландцев, например, очень интересовала Япония, куда не пускали европейцев.

– Скажите, дорогой барон… Так ли сильны японцы духом, как говорят в Европе?

– Недоверчивы – да. Но то, что я описал Камчатку и Курилы в своих трудах, за что и получил этот русский орден, растопило их сердца. Император предложил мне пост наместника Сахалина, но, господа, между нами…

Барон оглянулся – нет ли-де рядом дам?

И продолжил:

– Японские женщины слишком ласковы и покорны, господа… Мне более по сердцу француженки – вот где огонь!

Одобрительный смех был ему наградой.

Чаша вина, игра и общество прелестных женщин – а что еще есть достойного на этом свете, господа?!

…На следующий день барон принимал губернатора и Дугласа на «Святом Петре». Он щедро поил гостей русской водкой и угощал икрой.

Китайцы из похоронного бюро выгружали на джонки тела тринадцати умерших от цинги членов экипажа.

Два десятка больных были отправлены в госпиталь.

Недельное застолье барона, губернатора и купца кончилось тем, что Беньовский уступил за четыре с половиной тысячи пиастров галиот со всеми пушками, ядрами и порохом губернатору – тот приторговывал с китайцами и отправлял в Европу контрабандой диковинный товар, а англичанину – шкурки бобра, черно-бурой лисицы и соболя, за двадцать восемь тысяч.

Меха, благодаря надежной упаковке, не тронули ни влага, ни насекомые.

О, как играла на полуденном солнце чернобурка! Как высверкивала огневка! Как отливали благородным серебром соболя!

Англичанин знал, что в Англии за меха дадут вдвое-втрое.

Беньовский помнил, что в России вся эта музыка стоила копейки.

Впрочем, он не платил за этот груз ничего – кроме пролитой крови, стертых подошв, бессилия, тоски, уныния, соблазна самоубийства, терпения, отчаяния, надежды…

Но все это – неконвертируемая валюта, господа.

То ли дело – меха…

А люди?! А люди – как?! – Все время спрашиваете вы. – Как же те, что верили и любили и умирали за барона?! Он их не бросит?

Нет. Конечно, нет. Это они его предадут, решив, что барон собирается исчезнуть с вырученными деньгами. Это они пошли жаловаться голландцам, рассказывая сказки, что барон – ненастоящий, а суть вор и белый каторжник.

О люди, порожденья крокодилов!

Голландцы пришли к португальцам с вопросом, кому верить.

Мятежников упрятали в тюрьму.

Барон кутил на балах, но каждый день отправлял узникам корзины с едой.

Барон зафрахтовал два французских судна и ждал, пока люди одумаются.

Он никого не собирался предавать.

И они одумались.

И просили прощения.

И клялись больше не предавать.

Беньовский лишь махнул рукой.

Он знал цену людям и клятвам.

Но вот мисс Дуглас, жена купца, она, и только она уже две недели владела помыслами барона, и будет владеть еще четырнадцать часов, пока не надоест барону своими клятвами и поцелуями.

О, эти англичане!

Коварство им имя.

Правь, Британия, морями!

И французские корветы «Дофин» и «Делаверди», за немалые деньги взявшие на борт барона и оставшихся в живых несколько десятков его людей, отчалили в путь через мятежный и страстный Индийский океан.

Второй сон Веры Павловны

…Турбаза имени какого-там съезда ВЛКСМ в Сухуми гудела и плясала. Здесь, в олимпийский год СССР, отдыхали богатые тбилисцы и студенты лучших московских вузов. Путевка в корпус стоила сто двадцать, в палатку – шестьдесят, в домик-вагончик – восемьдесят.

Мы с приятелем жили в вагончике.

С пляжа на территорию в плавках, полуголыми, не пускал бдительный цербер-привратник.

И мы вешали на голые шеи галстуки, купленные за рубль на местном базарчике – такие узенькие, «селедки», и громко говорили на иностранных языках.

Иностранцев не трогали.

– Ваха… Любимый… – донесся из тьмы до меня нежный голос.

– Кто это – Ваха? – подумал я и еле открыл глаза.

Оказалось, что это я.

Накануне, переборщив с чачей, я совсем отчаянно плясал в местной шашлычной «Магнолия», и она, незнакомка из Сибири, поверила, когда ей мои хмельные негодяи-друзья сказали, что я – известный солист ансамбля песни и пляски Закавказского военного округа Ваха Анджапаридзе.

А я, разумеется, подтвердил…

Вы думаете, толстый человек не умеет танцевать?

Вы это думаете зря.

Что такое танец?

Просто отпусти тело на волю.

Что такое любовь?

Просто забудь опасения.

Что такое жизнь?

Просто игра.

Да хоть и в шахматы.

– Чачи не осталось? – слабо спросил я.

Она улыбнулась – робко и торжествующе.

Друзья, оказывается, рассказали ей о том, как меня надо будить.

И она встала рано.

Она вообще, кажется, не спала.

На столе дымились чебуреки и потели холодненькие малосольные огурчики – остренькие, как умеют готовить лишь в Абхазии да Бессарабии. И плакала в графинчике чача-слеза.

О, как я стал взволнован!

На службе Франции

Барон де Беньов был встречен Парижем ласково. Австрийский подданный, полковник польской армии – соответствующие документы посольство Польши выправило ему всего за двести пиастров, каторжанин, морской волк, бретер и дамский угодник, соривший деньгами, стал сенсацией сезона.

Мало того, барон стал публиковать свои мемуары – а ему еще не было и тридцати, в парижских журналах. Русское посольство встало на дыбы и фельдъегерской почтой отправляло каждый номер с захватывающими текстами в Петербург.

Но эффект получился обратный – Екатерина зачитывалась похождениями барона и вслух жалела, что такого молодца ей не представили вовремя – уж она-то оценила бы по достоинству мятежный авантюризм барона!

– Mais est vous fou? Mais non jamais de la vie! [67]

– Oui je suis malade… Je vous adors! [68]

И герцогиня А. сдалась.

Как сдались до нее графиня Б., баронесса С. и прочая, прочая, прочая…

Да много ли, посудите сами, букв в латинском алфавите?!

И барон пошел по второму кругу…

Слухи о новом герое дошли до короля.

Этому в немалой степени способствовали рассказы дам.

Их мужья были готовы на все, чтобы сплавить нового Казанову подальше.