Фарид Нагим - Танжер

…и все, Бабай, сразу уходи… да, я тебе денег должен… с деньгами напряг, извини, можешь мои журналы взять «Прически самой», будешь в электричке торговать, я тебе еще текст дам для торговли, заучить надо… И скажи: меня Женя Седой крышует.

…нет, не кончишь… вот я и проводил тебя, Паша…

…здесь на Тайнинскую хохлам маковую соломку привезли, не хочешь поторговать… нет, я сам буду, и буду тебе по сто тысяч каждый день отдавать, иначе не смогу… понял?

Понял, что ж тут непонятного.

…ла-адно, все еще будет хорошо… да-да, точно – завтра к Полине поеду……начну журналами в электричке торговать, «I laer’s how», квартиру сниму…

…а как она пригласила тебя в театр, так странно было, и я ждал ее. Такой теплый свет лежал на жестяных крышах, неслышно проплывали машины, и пахло уже осенью, как будто сгорело что-то драгоценное, с холодным горьким ароматом и ушло тонкой струйкой в синее небо, и так было тепло и приятно, как будто весь мир с этими домами, деревьями, трамваями – это все твоя кожа. Так было жалко ее тогда и себя тоже. Возвращался от неё ночью. Мне было грустно и в то же время радостно и светло. Душа вздрагивала, как будто Полина что-то хорошее сделала для меня, вселила надежду на что-то лучшее и вечное, что когда-нибудь все-таки сбудется. Я стоял у шлагбаума на переезде, пронесся столб прожектора, и мне показалось, что поезд прокричал сиреной именно для меня.

Светлые глаза. Длинные губы.

…ТЕФАЛЬ – ты всегда думаешь…

Удар дверей. Визг и вой двигателя.

Удар дверей. Визг и вой двигателя.

Удар дверей. Визг и вой.

Удар дверей. Визг и вой двигателя.

Шум лифта.

…здравствуй, Полин, это я, я вернулся, как же мне ей завтра сказать все……что это… как темно… лифт… это ты на чердаке… чердак… а-а…

…убери эту руку… чья-то рука… это твоя рука… надо же, как затекла… её поднимаешь, а она падает… …жмет как… встал, бля… ага… ремень расстегни… когда не нужно… голодный уставший, а этот стоит… светает, что ли… бок себе отморозил… ага… все… лифт этот заебал… как бы почки не…

…как нога затекла… подожди не распрямляй… не шевелись… голову пиджаком накрой, так ноги замерзнут… на ноги плащ… а… плащ-то упал…

Я спал на нарах, у бабушки во дворе, лицо Асель висело на яблоне, подмигивало и подзывало меня к себе, я знал, что все остальное у нее голое. Она дала мне закурить, у меня зачесался нос, на кончике вскочила шишечка и как-то тяжелила меня. Потом она ушла на дискотеку, светило в ночи ее голое тело. Я случайно глянул в зеркало и увидел у себя на носу блестящий член с большой шляпкой, похожий на грибок. Я удивился. Потом вернулась Асель с подругой. Асель была равнодушна ко мне, но я видел, что она отдала подруге свое тело. Я застилал постель. Асель равнодушно ушла. Ее подруга что-то спрашивала и терлась о мое плечо большой и полой Аселькиной грудью, она звала меня куда-то всем Аселькиным телом – мягким, сухим, теплым и податливым. Я пошел.

Маша, Маша, а мы в каком вагоне…

…Анварок, ты пива…

…носильщик Аникеев, пройдите на второй участок… у меня морда уголовная…

…блядь, мы же Пашу расчленили!

…ту-ду-дум-тум-тум…

…ту-ду-дум-тум…

…Лишь бы Полинка была дома, ух как я ее стисну…

…так, блин, ручка, что ли, не пишет… паста кончается… (Пьян, еду в метро к Полине Д., за куском пизды, в ночь 8 ноября 1996 года, то есть хрен знает куда.)

Какие-то арабы испуганно пили пиво у метро. Старик бомж топтал жестяные банки от пива и кока-колы и складывал в холщовый рюкзак. Торговка пересчитывала выручку и дула на замерзшие пальцы.

Сел в светящийся в ночи трамвай, но тот так медленно ехал, что вышел на следующей остановке и побежал. Искусственный свет из киоска в темноте. Купил бутылку «Хванчкары», печенье, рулет. Пошутил с продавщицей, ему было так радостно, он задыхался в предощущении встречи. Мелькнул, будто маленькая игрушка, Донской монастырь, и вдруг вновь вспыхнула в ночи эта голая лампочка над входом, проскользила знакомая вывеска «Общежитие Текстильной Академии имени Косыгина». И так сжалась душа, такое странное это возвращение в московскую осень, будто он начал жить назад, а не вперед.

Поднялся по бетонной лестнице на четвертый этаж и сначала пошел в туалет. Сложил покупки на холодный подоконник, помочился.

– Ну что, брат? – сказал он ему. – Радуйся, сегодня я тебя погрею в одном теплом кармашке.

Только бы она была дома, только бы она была дома, только бы она была.

Дверь ее комнаты была закрыта. Записка в двери: «Полина, срочно заходи. Маша! P.S. У меня трагедия».

Прошла какая-то девушка в яркой и необычной самодельной одежде, как и все здесь. Он открыл было рот, но так и не решился спросить про Полину. Смотрел на девушку. «Её, что ли, выебать, – подумал он в отчаянии и усмехнулся. – А ведь запросто вместо Полины могла эта оказаться. А может быть, это она и есть, только замаскировалась каким-то необычным образом, узнала меня уже, но не подает вида, хитро ждет, когда я сам к ней пристану, засмеюсь и скажу, что узнал, даже в другой женской оболочке, почувствовал ее сущность». Подождал. Покурил «Союз-Аполлон». Пустое холодное окно в конце коридора, пустой коридор и пусто за поворотом коридора, пусто на кухне, тишина за хлипкими фанерными дверьми с номерами.

Тяжелым квадратом встала в нем пустота и тоска. И когда он уже собрался покатить это все вниз по лестнице, уже стоял боком, открылась дальняя дверь и из неё со своим глубоким, каким-то рычащим смехом вышла Полина и с ней другая девушка.

– Это ты?! – сказала она и резко остановилась.

Он увидел, как вздрогнуло ее тело под длинным просторным мешком платья.