Вячеслав Малежик - Портреты и прочие художества

Хочу заметить, что, пожалуй, все мои оценки касались записей. В концерте, где эта музыка возникала и была как бы продолжением атмосферы зала, я заводился и говорил себе «да» чаще, чем «ну не знаю». Более того, на фестивале джаза в Праге в 1971 году, куда я попал по стечению обстоятельств, я услышал американских музыкантов (судя по всему, они собрались вместе съездить в Европу, и это была разовая акция). Я был в полном восторге и единственный раз на концерте кричал, как в состоянии оргазма. Ни один рок-исполнитель подобной реакции у меня не вызвал. Бывало, я плакал, даже не один раз, на концерте П. Маккартни, но кричать от восторга?! Состав был в пражской «Люцерне» звездный: Дизи Гиллестпи (труба), Сонни Стит (саксофон), Телониус Монк (рояль), Кай Видинг (контрабас), единственный белый Маккибн (тромбон) и, наконец, за барабанами был Арт Блэйки. Для поклонников джаза – это иконы.

И тем не менее, отведав натурального продукта, я не смог слушать джаз в консервированном виде. Я не испытывал восторга от прослушивания с коллегами-музыкантами очередной джазовой или джаз-роковой пластинки. А потом, читая «антологию „The Beatles“», я наткнулся на высказывания сначала Джона, а потом Пола, что они никогда не любили джаз. Как же мне стало легко! И я стал довольно спокойно говорить о том, что мне не нравится джаз. Конечно, если хороший, то… А так… Но воспоминания о Праге, а также музицирование с блестящими музыкантами С. Шитовым (кларнет), В. Козодовым (виолончель) и А. Королевым (скрипка), когда мы позволяли себе оставлять место для импровизации, смущало мою душу. И сегодня я думаю, что джаз хорош тем, что он отражает состояние музыкантов, их взаимоотношения, умение выслушать друг друга. И часто умение поймать состояние зрителя. Потом, во время прослушивания записи, когда ты знаешь, куда пойдет «беседа» скрипача и кларнетиста, это уже не так интересно, а во время процесса – восторг. По ленинскому определению, искусство – отражение нашей жизни в художественных образах. А как было бы здорово, если бы мы, то есть наша жизнь, отражали искусство, в частности джаз, чтобы мы импровизировали, слушали друг друга, давали бы время высказаться и в конце успешного дела ставили бы восклицательный знак, закончив вместе.

Possible, Rayka, possible!

Прожив изрядную часть жизни, я выяснил для себя, что мне не нравится, когда кто-то мной командует, а еще больше не нравится командовать самому. Поэтому когда сейчас я анализирую свой социальный статус, то с гордостью замечаю, что решил практически нерешаемую задачу – сумел найти возможность не быть для кого-то подчиненным, но при этом избавлен от проблемы кем-то руководить. И решения, которые принято называть судьбоносными, мне не приходится принимать. И хотя на меня порой пытались взвалить ответственность за судьбу тех или иных граждан, мне как-то тактично удавалось объяснить, что моя сила в чем-то другом. Вот так… В общем, сейчас если я и создаю рабочие места, то делаю это отнюдь не часто. Как при этом поживает мое эго? Да регулярно (цитирую пошлый анекдот). Эго кормится какими-то другими отдельно взятыми победами, на ниве творчества к примеру. Да мало ли способов накормить свое тщеславие. А вот в мазохизме замечен не был и поэтому умудрился ни к кому не пойти в услужение. Наверное, моя известность и социальный статус позволили мне держать дистанцию и сберечь лицо, в том числе и творческое.

Но, как и любое правило, это тоже имеет исключение. Встречались на моем пути персонажи, которые меня порабощали. Нечасто, но встречались, и приходилось порой прилагать определенные усилия, чтобы вырваться из клетки, в которую меня засаживал более сильный «эгоист». Одну из таких историй я и хочу вам рассказать.

Он был единственным сыном какого-то супер-пупер-засекреченного разведчика, который резиденствовал вместе с женой в Америках, в самых что ни на есть Штатах. А сын ихний, Слава Порфирьев, взрослел, мужал и знакомился с жизнью как таковой в шикарной папенько-маменькиной квартире на Садовом кольце, рядом с посольством пресловутой Америки. Я думаю, никому не надо объяснять, что такое была квартира в советские времена для молодого парня. Это статус, это возможности, это последнее твое слово при решении вопроса – где и во сколько на праздники, это – возможность привести девчонку, хотя в этом деле Славик был, пожалуй, скорее робок, чем успешен. Но все равно – великосветский салон «За полночь» работал регулярно. А порою там зависали и не на одни сутки. Наверное, от резидента шли суровые депеши домой в Москву, наверное, были звонки с просьбами учиться. Но никакая виртуальная беседа не заменит общения отца с сыном, когда она продолжается изо дня в день.

Короче, Слава научился выпивать, и особенно это хорошо у него получалось, когда угощали. Буду справедливым и скажу, что он закончил ВГИК и был подающим надежды. Не знаю, участвовал ли папенька в трудоустройстве нашего героя на телевидение или нет. Это и не важно… С его фамилией не нужно было и рекомендаций – все бы сделали, чтобы не связываться. Но повторюсь, Слава был небесталанным парнем. На телевидении ходили легенды о том, как классно снимает он музыкальные программы, и о том, как папа в очередной раз спас его от тюрьмы.

Однажды после окончания очередной съемки в Кишиневе, он вылетел в Тбилиси делать для ТВ новый фильм о музыкальном народном творчестве Грузии. Что такое Молдавия в советское время, объяснять, я думаю, не стоит. Республика, где вина было больше, чем воды. Естественно, Слава был упакован вином под завязку. Две канистры, одна с «Рошу де Пуркарь», вторая – с «Негру де Пуркарь» позволили начать праздник еще в аэропорту Кишинева. Угощались все, до кого можно было дойти в салоне самолета. Сначала стюардессы «с пониманием» относились к съемочной группе из Москвы, но потом… Примерно через час после взлета Славины познания в географии и в ходовых качествах ТУ-154 привели его к мысли, что лайнер находится в зоне сочинского аэропорта. Слава решил, что это судьба, – надо приземлиться и искупаться в Черном море. Он решительно двинулся в кабину пилотов с требованием посадить самолет сейчас же. В отличие от террористов конца ХХ – начала ХХI века в руке у него был не пистолет, а стакан с вином. Славу забрали в кутузку, но через два дня освободили. «Непотопляемый» – то ли с восхищением, то ли с удивлением, а может, с завистью говорили о его приключениях на ТВ.