Вячеслав Малежик - Снег идет 100 лет…

Дождь не унимался, и в полной темноте, слава богу, не видно было моих растерянных глаз. Эльдар Рязанов не снял еще фильм «Вокзал для двоих» и фраза «сама, сама, сама» еще была не известна кинозрителю. Лена мне не помогла. Уже потом я сообразил, что на ней был надет цельный купальник. Наверное, это был своеобразный телохранитель, и он выполнил свою роль.

Попади я в подобную ситуацию через пару лет, я бы уже с легкостью решил эту задачу, а тогда растерялся. Я был похож на рыбака, который отпускает ни с чем русалку, не поняв «как».

Пауза затягивалась.

– Который час? – спросила Лена. – Родители, наверное, с ума сходят, не зная, где я.

– Думаю, около четырех, потому что еще не светает.

– Да тут ничего не видно, я бы посмотрела на часы.

– Знаешь, – сказал я, – я понял, что такое слепая любовь. Это то, что у нас сейчас: я тебя совсем не вижу, но то, что я чувствую, в высшей степени прекрасно.

– Ты знаешь, а ты – хорош, а целуешься даже лучше, чем играешь на гитаре.

– Ты хочешь сказать, что я совсем не умею играть на гитаре?

– Нет, просто ты своими руками играл на мне, как на инструменте, а губы твои меня так целовали, что я теряла голову и контроль над собой.

– Эх, Ленка… – сказал я с интонацией, в которой были досада, восхищение и еще черт знает что.

– Да не грусти ты… Мне было с тобой так хорошо, что последний аккорд мы отложим.

– Может, все-таки я приду в тонику и поставлю точку?

– Милый, ну, потерпи немного… Ты же знаешь, как девушки относятся потом к себе, если все произошло в первый вечер?

– Кажется, дождь кончается, – сказал я, приподнимая борт лодки.

– Ну что, давай выбираться? – спросила Ленка.

– Давай. Спасибо тебе.

– За что, дурашка?

– За дурашку.

Мы с Леной Галкиной шли по предутреннему Джемете, направляясь к дому, где обосновалась ее семья.

Моя спутница заметно волновалась, и я решил, что это происходит от эмоций, полученных в перевернутой лодке во время дождя. Я к этому времени успокоился и перестал переживать за неудачу, произошедшую со мной полчаса назад. Лена была тактична по отношению к моему мужскому самолюбию, и я решил, что она все сделала правильно.

Маленькая женская хитрость, я оценил ее и решил, что так даже лучше. Мы не переступили черту, и мне не надо взваливать на себя никаких моральных обязательств, которые, как я понимал, должен нести мужчина по отношению к своей женщине. Мы весело болтали ни о чем, хотя Ленка иногда взволнованно переводила разговор на родителей, моделируя их поведение при встрече ее дома. Мы шли по аллее навстречу рассвету. Впереди, заслоняя все пространство (или мне так показалось), появились три мужские фигуры, направлявшиеся к нам.

– Так… Это мои, – то ли прошептала, то ли пролепетала Ленка, – сейчас мне будет…

Я подумал, вспомнив о братьях-самбистах, что мне будет тоже. Ну изобьют, не убьют же… Мужчина и женщина, которые явственно просыпались в нас с Ленкой на пляже, куда-то улетучились, и мы оба почувствовали себя детьми, нашкодившими и не готовыми ответить за свои поступки.

– Лена, это ты? – услышали мы мужской, с оттенком стали, голос.

– Да, папа!

– Иди сюда.

Меня не звали, и я остановился в поле досягаемости, дабы ответить на вопросы, если они будут к кандидату в женихи. Отец Лены вышел за линию, которую «держали» ее братцы, грубо схватил еще мою девчонку за руку и затащил на свою территорию. Он отвесил ей пощечину и, сопровождая свои действия руганью, погнал ее, как нашкодившую собачонку, в сторону дома. Ленка плакала, что-то кричала, но из ее слов врезалась в память фраза «за что?».

Братья прикрывали это действие, встав в боевую стойку и загородив все пространство между мной и моей… А во мне проснулся не изжитый еще страх перед директором школы, перед завучем, перед милиционером… Наверное, если бы это были хулиганы или насильники, я бы вступил в драку. В те годы было достаточно спокойно, убийств практически не было, а получить синяков и даже недосчитаться пары зубов, защищая любимую, – это же так романтично.

И до сих пор я, вспоминая эту историю, думаю, правильно ли я поступил, вернее, не поступил… Я не знаю… Сегодня, став отцом, я не понимаю, что посоветовал бы своему сыну, окажись он в подобной ситуации; да и как вести себя девочке, тоже не знаю – девчонок я не воспитывал. А впрочем, нынешние дети сами объяснят нам что к чему, так что не расстраивайся, мой дорогой читатель.

А Ленку больше не пускали вечером к нам на танцы.

– Чего-то она там надерзила отцу, – сказал нам Перепел, когда мы спросили его о Ленке.

Они улетели в Москву. Я, вернувшись туда же к сентябрю, не стал разыскивать мою русалку. Мое поведение на аллее мешало мне чувствовать себя кавалером, способным защитить даму. А она? А она тоже не позвонила, хотя, зная женскую смекалку, могла бы найти мой телефончик. Но она была девушкой, которая не остается у мужчины в первый вечер.

Насколько люди привыкают к среде обитания, известно давно и многим… К хорошему привыкают быстро, а к плохому? Ну, если обстоятельства заставляют, то человек адаптируется, и его организм и психика, подключив незадействованные резервы, начинают работать в нужном режиме и даже сначала удивляются, если эти сложности и препятствия исчезают.

Афганистан… Кандагар… Мы – ансамбль «Пламя» – дислоцируемся в N-ском полку, и я после концерта в душе смываю с себя приключения и тревоги прошедшего дня… Вода расслабляет, и не хочется выходить из кабинки. Ощущение почти как дома в квартире, будто и не было трех концертов и длинного застолья с обязательными песнями, анекдотами и выпивкой. Я зачем-то еще раз намыливаю свое тело и подставляю его неагрессивному душу. В помещении еще двое мужчин. Это офицеры, у солдат свои казармы и свои помывочные. Эти двое ведут негромкую беседу, и я долгое время не вслушиваюсь в смысл того, о чем они говорят. Вдруг мое сознание выхватывает фразу одного из них.

– Да, ребята нарвались на засаду. БТР подбили, они приняли бой, но Серегу потеряли.

– Так что? Они прорвались?

– Прорвались… Но Серегу-то потеряли… Жаль, хороший парень был.

– А плохие и не погибают…

Я был поражен… Нет, не тем, что потеряли еще одного бойца, это-то понятно, мы были на войне, а на войне, как известно, убивают. Меня поразила обыденность ситуации, когда теряют товарища, когда смерть становится средой обитания. Меня поразила интонация, с которой все это говорилось, и осознание того, что завтра это может произойти с тобой. Я не вытерпел и спросил офицера, который принес эту весть: