Татьяна Осипцова - Утка с яблоками (сборник)

– Я тоже зарекалась: пришел нежданный клиент – надо брать, потом выкручусь как-нибудь, – отозвалась Лена. – И все равно, сколько раз прокалывалась!

Звякнул колокольчик на двери. Парикмахеры отставили чашки, обернулись.

– Привет, Лизок! – встала навстречу Лена. – Давненько тебя не было… Раздевайся.

– Ну погодка! – стряхивая возле двери дубленку, ворчала клиентка, живущая в соседнем общежитии. – Ни за что бы из дома носу не высунула, да в зеркало на себя уже смотреть не могу, а следующий выходной мне светит только через две недели.

– Что у вас там, совсем сдурели? – привычно поинтересовалась Лена.

Она считала себя большим психологом по профессиональной части. Следует всегда выказывать внимание к жизни клиентки. Помнить, где она работает. Замужем, нет. Есть ли дети и проблемы в школе… Надо стараться все это держать в голове, потому что для многих поход в парикмахерскую вроде сеанса психотерапии – не близко знакомому человеку подчас выкладывают то, что другу и родственнику не расскажут. Приходится терпеть разговоры о болячках (чего Лена особенно не любила), поддакивать, советы давать. Впрочем, интерес у мастериц почти всегда бывал искренним. За годы работы на этом месте набралось немало постоянных посетителей, чужие дети на глазах выросли. Со многими держались запросто, по-домашнему. И эта теплая «не салонная» атмосфера клиентуре нравилась.

– Сегодня позвонили: сменщица прямо с работы в больницу загремела, – повесив дубленку, сообщила Лиза. – Аппендицит – представляете?

– Сто лет про аппендициты не слышала. Я думала, их теперь и не бывает. А что хозяйка-то ваша, не может сама поработать?

– Я тебя умоляю! Ты что, Юльку не знаешь?

Хозяйка обувного отдела в торговом комплексе, где работала Лиза, совсем недавно выехала из этого дома в собственную квартиру и была Лене и Нине хорошо знакома. Парикмахерши понимающе переглянулись. Нина усмехнулась и подала реплику:

– Юлька пока начепурится, как раз торговлю можно сворачивать. Она ж раньше двух часов на человека не похожа. Видела я ее один раз без макияжа…

Клиентка, наконец, уселась в кресло.

– Ну что, химия? – спросила Лена.

– Как всегда. Голову я помыла.

– Молодец. Помнишь. Впрочем, и здесь можно было помыть. Не проблема.

Она закутала Лизу в пеньюар, достала коробку с бигуди, взяла в руки расческу-хвостик и принялась за дело.

– Что там у вас новенького?

– Да все по старенькому, – отозвалась клиентка.

– Дочка учится все так же, на одни пятерки?

– Что теперь эти пятерки, когда ЕГЭ?

– Да уж, устроили реформу в образовании. Вот чего их не устраивала старая добрая система? Мне кажется, дураков среди молодежи значительно больше стало, чем в наше время!

– Да еще пьют, а то и колются! – поддержала Лиза.

– Сынок-то как?

– Заканчивает уже. Последний курс. Да, вот новость – на комнату мы подали, чтобы ему отдельная была.

– Что значит – подали, кто ее даст? – удивилась Лена.

– Так у нас соседка умерла.

– Да что ты? Молодая?

Последний вопрос можно было и не задавать, в бывших общагах стариков не водилось.

– Сорок пять. Да ты ж ее знала! Татьяна.

– Какая Татьяна?

– Да которая к тебе ходила укладки делать!

– Да ты что? – обмерла Лена.

Она даже кончила крутить бигуди, переглянулась с Ниной.

– Ты ее помнишь?

– Конечно! Она еще недели за три до Нового года записалась на тридцать первое, мы спорили, кому с ней возиться, мне или тебе. Вот кошмар-то!

– С ней столько работы всегда было, – будто оправдываясь, начала объяснять Лена сидящей в кресле Лизе. – Она первый раз пришла в августе и спросила, сколько будет стоить укладка. Сказала, что только из больницы, рука не поднимается. Я подумала – перелом был. А у нее на голове прическа, как у учительницы из «Республики ШКИД». Сейчас таких и не носит никто. Я посмотрела, прикинула. Начесать да закрепить шпильками шишку на макушке. Сказала: триста. Она согласилась, а я потом раскаивалась, что так мало запросила. Расчесывать пришлось минут пятнадцать: волосы густющие и начес свалявшийся… Голову ее шампунем помыла – нашим не захотела. Она еще с собой маску для волос принесла – опять время. Затем попросила кончики волос смазать специальным маслом, чтобы не секлись, его тоже с собой притащила. Я собираюсь сушить – а она просит: «Завейте на бигуди, а то держаться не будет, я надеюсь с этой прической неделю проходить». Спрашиваю: а как спать-то будете? «Валик под шею подложу», – отвечает. Накрутила я ее, высушила, начесала жутким образом, уложила с ее подсказками – я таких стогов на голове сроду не делала! Лаком капитально залила. Провозилась в первый раз чуть не четыре часа – за триста рублей! Потом руку набила, быстрее стало получаться.

– Да уж, причесочка у нее была! – подтвердила Лиза.

– И, главное, неудобно больше денег просить, вроде как я цену уже сказала. И к тому же, человек больной. Мы уж ждали, скорее бы у нее рука начала действовать.

– Я за два с половиной часа управлялась, когда она ко мне попадала, – вставила Нина.

– Ты ловчее, – отозвалась Лена, все еще не вернувшаяся к работе.

– Просто ты болтаешь больше.

Поймав намекающий взгляд коллеги, Лена вновь взялась за расческу.

– А что с комнатой? Я не понимаю, у нее что, лишняя была? А муж-то ее и сын?

– Какой муж? Какой сын? – выпучила глаза Лиза. – Нет у нее никого, и не было никогда, одна, как перст! В хосписе умерла, двадцать девятого декабря забрали, а первого числа и… все. Рак.

– Да ты что? – выронила расческу Лена и даже не наклонилась за ней. Она стояла ошарашенная, глаза заволокло слезами.

– Пошли перекурим, девчонки, – выдохнула она через несколько секунд. – У меня просто в голове не укладывается. Как же так?

Лиза, уже с накрученной макушкой, с готовностью поднялась с кресла и двинулась за мастерами в их каптерку, перекурить и рассказать подробности.

Танечка Болотова росла девочкой наивной и восторженной, будто не от мира сего. И выглядела соответственно, на ровесниц совсем не походила. Широко распахнутые голубые наивные глазищи, две строгих косы – такой она была в школе. Девчонки красились, на свидания бегали, кое-кто уже целовался, а она все сидела над книжками, мечтала о чудесном принце. В их поселке принцев не наблюдалось, а Таня не торопилась отдать свое сердце кому попало. Бабушка эту разборчивость одобряла.

«Ты вначале выучись, – наставляла она, – профессию получи. На себя надеяться надо. Муж – он сегодня есть, а завтра – фьюить, и улетел. Вот как дед твой – чтоб ему икнулось там, где он шляется».

Тридцать лет бабушка жила без мужа, а последние четыре года одна воспитывала внучку. Танины родители погибли в страшной аварии в небе над Днепродзержинском. Возможно, горе отдалило ее от подруг – тринадцатилетние не готовы разделять чужую скорбь. А может виной тому была излишне романтическая склонность девушки к фантазиям. Потому что едва Таня оставалась наедине с собой, как тут же появлялся и ОН – широкоплечий, русоволосый, улыбчивый и надежный. Любимый. Единственный.