Владислав Вишневский - Терпень-трава

– Эй, дяденька! Дяденька, осторожно! Сзади! – Раздался вдруг вопль того, обиженного мальчишки…

Резко поворачиваюсь, – что там?.. Кто-то в это время сильно, пинком, подбивает мне сзади под колено, я сгибаюсь на подбитой ноге, разворачиваясь, падаю… В это время над моей головой, я это вижу чётко, как в замедленном повторе, пролетает, описывает окружность тяжелая палка… Бейсбольная бита! Большая, полированная!.. В голову мне метил!.. Заканчивая полукруг, бита со всего замаха попадает прямо в грудь какого-то типа, который тоже откуда-то вывернулся из-за моей спины, как раз под эту палицу. Хак!.. Глухой, смачный удар! Парень не по-человечески хрюкает, на лице боль и недоумение, глаза закатываются. Я тоже от подсечки валюсь на левый бок, падаю, успевая правой рукой, с разворота, резко ткнуть того, который был с палкой. Он беззвучно валится на меня. И второй тоже, упав на колени, согнувшись, хрипит, держась обеими руками за грудь. Сильно видать бита врезала. Почти в тишине слышу быстро удаляющихся топот ног… Ага, – догадываюсь, – это молодые бросились бежать, или за подкреплением. Не мешкая, соскакиваю, сбрасываю с себя того, который с битой. Он пока ещё не может отойти от моего тычка, безмолвно разевает рот… В солнечное сплетение, значит я попал. Хорошо, удачно получилось. Ах, ты, гадёныш! Выдёргиваю из его рук биту, замахиваюсь… Уже в замахе вижу дикий ужас в глазах парня. Он старше, как и второй тоже, лет по восемнадцать-двадцать обоим. Боится! Не хочет помирать!.. Гадёныш! Гася злость, бью, не очень сильно, но резко, в лоб, левой, кулаком, от правого плеча. Клацнув зубами, запрокинув голову, он падает навзничь. Его напарник, всё ещё согнувшись, в полуприсяде семенит на выход. За ним, приходя в себя, перевалившись на живот, поднимаясь, отчаянно скребя носками туфель, рвётся на улицу и этот, который был с палкой… В «трубе» остались только мы вдвоём: я и мальчишка. Он неловко поднялся. Стоит, сжался весь, на лице и страх ещё, и что-то вроде улыбки, победное. А, ну да, мы же их разогнали… Шумно ещё дышу, отряхиваю плащ, ищу фуражку.

– Вот она, дяденька, ваша фуражка. – Подаёт мне.

– А! Ну, да! А ты-то как, ничего? – Спрашиваю.

– Ничего. А вы?

– Нормально!

– Здорово вы дерётесь! Как Стивен Сигал, или Джеки Чан.

– Не смеши. Какой там Джеки Чан. – Перевожу тему. – А за что это они тебя?

– А, часы отобрать хотели… И деньги. – Отвечает.

– И что, – спрашиваю, – отобрали?

– Часы нет. Деньги только.

– И много денег?

– Нет. Около тысячи…

– Ого! Купить что-то должен был, да?

– Нет, мои просто…

– Вот как! Твои! Интересно… А ты знаешь этих ребят?

– Нет. Тут вообще много новых… Понаехали.

– А ты не новый?

– Нет, я местный, москвич. Я здесь родился.

– Умм… Ну ладно, местный москвич, пошли я провожу тебя. Где твой дом?

– А вот здесь он. Выйдем, и сразу направо. Метров пятьдесят всего. А можно мне биту вашу подержать?

– Биту… – я так и держу её, как батон хлеба под мышкой. – На! – говорю. – Можешь взять в подарок.

Мальчишка осторожно принял.

– Вот, спасибо! – Уважительно произнёс, рассматривая ее, примеряя на вес. – Настоящая! Бейсбольная! Тяжеленная… Как из железа. Холодная.

– Да, такой если по голове въехать… – вспоминаю её жуткий замах.

– Как арбуз разлетится. – Так же восторженно подсказывает мальчишка.

– Да. – Холодно отвечаю. А чего мне восторгаться, голова-то моя. Она бы и разлетелась, если б попали. Кошмар! И ведь точно, гадёныш, целил в голову. А если б попал… Если б я не наклонился?! О чём думал парень? Жаль, не успел я его спросить. А надо бы. – Тебя как зовут-то? – Спрашиваю.

– Михаилом зовут. Мама – Мишелем, отец – Мишаней. А вас?

– А меня Евгением Павловичем. Дядей Женей, в общем.

– Понятно.

– Ну пошли.

– Пошли.

Около самого Мишкиного подъезда нас догнала машина «Фольксваген Гольф». Приятная такая, новенькая женская «автопудреница» бежевого цвета. Из неё торопливо выбралась молодая женщина и, не закрывая машину, бросилась к нам…

– Это мама, – как-то отстранённо, глаза в сторону, коротко бросил мальчишка.

– Миша! Мишенька, что… Что случилось? – на бегу, тревожно переводила она взгляд с меня на него и обратно. Подбежала, присела возле него, теребя и оглядывая. – Что с тобой? Что случилось. Ты весь в грязи! Что?.. Кто?.. Как это?.. – И острый, осуждающий взгляд на меня, как шампуром.

Но Мишаня не дал мне ничего сказать, спокойно, даже равнодушно сообщил ей:

– На меня только что чеченцы напали, похитить хотели. – У матери глаза полезли на лоб, она схватилась за сердце.

– Как? Правда? Где?

– Правда. В арке. Палыч вот спас меня, – не моргнув глазом, парень легко выдавал какую-то «киношную» информацию. – Он в спецназе служил. В охране президента.

– В охране… Президента… – эхом прошептала мама, белея лицом, теряя равновесие. Я видел, ей уже нужен валидол.

Придержал её рукой, поддерживая и приподнимая. Она почти висела…

– Всё… всё в порядке. Не волнуйтесь, – несколько растерявшись, бормочу я, стараясь её ободрить. – Всё прошло. Мальчик не пострадал.

Когда я произнёс фразу «мальчик не пострадал», она вообще вдруг отключилась, потеряла сознание. Вот это да! Я давно не держал на руках женщин совершенно расслабленных и покорных…

Мальчишка с интересом на лице наблюдал развивающуюся картину.

– Сейчас придёт в себя. Не волнуйтесь, – спокойно сообщил он мне, и предупредил. – Плакать сразу начнёт. Пошли пока в подъезд. – Показал рукой направление. – Неси её, дядь Жень. Она для тебя не тяжёлая.

– Валидол скорее надо… – теряясь от глупой и непривычной ситуации, в какую я попал, лепечу, держа женщину на вытянутых руках, боясь прижать к себе. – Машину закрыть…

– Ничего, – отмахнулся мальчишка. – Мы на лифте сейчас. Это быстро. А машина сама закрывается, там автосторож срабатывает. Классная система! Прямо на мобильник. Он в маминой сумочке. Не беспокойтесь. Несите.

Мальчишка открыл дверь в подъезд, придержал её собой, пропуская меня. Консьержка, выпучив глаза, смотрела… Казалось, сейчас милицейский свисток в рот сунет, заверещит, или из свистка аэростат выдует. Мальчишка опередил и её и меня, бодро крикнув:

– Свои, Лизавета Васильевна. У мамы парадантоз ноги. Не беспокойтесь, врача уже вызвали.

Какой парадантоз?! Теперь уже, кажется, и у меня глаза на лбу. Ну, мальчишка, ну, пацан!

– Сейчас приедем, – ободряюще кивнул мне, нажимая на кнопку лифта. – Нам на шестой. – Двери плавно закрылись, чуть, казалось, не раздавив удивлённо выпученные глаза консьержки… Щёлкнуло реле, лифт поехал.

Держу на руках женщину… В большом зеркале лифта вижу идиллическую картину: своё растерянное лицо, будто пыльным мешком из-за угла – так оно, пожалуй, и есть – вот день сегодня – и не могу ещё взять под контроль ситуацию. А костюм на ней, то есть платье! А запах духов! Очень даже приятные, особенно духи… Ну и костюм тоже… И сама ничего… Очень даже, я бы сказал, ничего! Тёплая, даже горячая вся, мягкая… Приятная… для переноски! Ловлю на себе изучающий взгляд мальчишки. Он криво ухмыльнулся, будто понял мои мысли. Я невольно тряхнул головой, отмахиваясь от наваждения: что это я? Женщина зашевелилась. Сначала не понимая, глаза её остановились на мне: доктор! милиционер! прохожий!.. Кто?.. Вот уже глаза приняли совсем осмысленное выражение, брови нахмурились, она повернула голову, увидела сына, – этот марсианин стоял и смотрел на неё всё с тем же сочувственно изучающим выражением на лице. Она резко заёрзала, высвобождаясь из моих рук. Встала на ноги, оправляя юбку, жакет…