Давид Ланди - Биоген

Может, все же хоккей? – размышлял раззява, глядя на спортивную площадку, где пацаны гоняли неуязвимую шайбу, пытаясь забить гол. Но, вытерев варежкой с шеи эритроциты и тромбоциты, Давид понял, что нужно спешить домой.

Мама отвела сына в травмпункт, и травматолог наложил очередной шов, а Госстрах раскошелился, пополнив наши сбережения на некую сумму. Сумму столь мизерную, что, даже положив ее на депозит в Сбербанк сроком на сорок лет, я не смог бы позволить себе что-то такое, что удовлетворило бы взыскательный вкус гедониста и избавило его от окружающей серости и душевной вьюги во все дни до скончания века.

А на том месте, где у меня текла кровь (алая, свежая кровь Младенца – Агнца мужского пола), осталась метка – рубец, склеенный неуклюжей рукой природы. Я различаю его в зеркале, когда брею подбородок, совершая макрух. Вчера утром он меня видел… Сегодня?.. Сегодня занят был руководством предвечным и несотворённым для глупого и смешного человечества. Одним словом – насх…

Мульт: В смысле – аминь.

Зима прошла в хоккейных баталиях, где я набирался опыта, так как гонял шайбу не только вечерами (как все ребята), но и днем, вместо уроков. Именно тогда у меня сложилась особая техника игры клюшкой без лапты.

В том дворике, около школы, где осенью я овладевал футболом, клюшку достать было негде, и я гонял шайбу (которую приносил с собой в портфеле) чем попало – палкой или черенком, брошенным кем-то из ребят. С годами любой кол в моих руках становился грозным оружием для противников из другой команды. Они страшно бесились, когда не могли отобрать у Давида шайбу, и получали в свои ворота дулю от моего костыля раз за разом.

Так закончился третий месяц зимы, и пришла весна.

О, это чудо природы! Чудо возрождения! Когда еще все покрыто сырым, тающим снегом, по которому бегут первые робкие ручьи, но ты уже точно знаешь, что Создатель просыпается.

В начале апреля мы с пацанами начали осваивать бомбоубежища. В нашем дворе их было три штуки и четвертое (торчавшее бетонной конурой около западных ворот, на улице Комсомольской) находилось в том месте, где теперь построили офисное здание. В позапрошлом году я страховал в этом здании свою жизнь, когда отправлялся зимовать к Лазарю, променявшему резко континентальный климат родного отечества на теплые воды, дешевый ром, недорогих девушек и дым папирос в ранних сумерках пляжных баров Сиануквиля [295].

В прошлом году я повторил свой незатейливый опыт и закрепил результат, вылетев в том же направлении и с той же целью. Сделал я это потому, что, когда я приезжаю к приятелю, крестообразно раскинувшемуся на берегу Сиамского залива, и захожу в его шалаш – я делаю первую глубокую затяжку соленого пиратского воздуха. Воздух попадает в протекающую по легочным капиллярам кровь и взбадривает измученный рутиной мозг. Мозг откликается новыми образами, сбрасывая с себя кожу цивилизации, и я понимаю, что жизнь – это курятник, где несколько оборзевших петухов заняли в сарае глобального сообщества верхние жерди и теперь метят головы остальным жителям планеты, даже не заботясь о духовной чистоте своих желудков. Их давно уже пора ощипать и отдать вечно голодным псам исторических амнезий, после чего запретить всем пернатым залетать на такую высоту и отпилить опустевшие жерди, избавив бездарную часть человечества от соблазна «войти в историю» или «въехать в рай» [296].

Но потом у меня возникает вопрос: а почему этого не сделали до сих пор? Почему все ходят с головами, покрытыми куриным пометом, и даже не пытаются его смыть? Ведь для этого не нужно долбить друг друга по темечку. Для этого достаточно подпрыгнуть на необходимую высоту, взмахнуть крыльями и спихнуть маразматиков с их пьедесталов. Ведь это ваш курятник! Ваши жерди! Вы слышите меня, куры?..

И, не найдя ответа на риторический вопрос, я делаю вторую глубокую затяжку терпкого, густого, морского воздуха и задерживаю его в легких до тех пор, пока не сформирую разгадку на заданную загадку полностью.

– Да потому, что эти куры обкурились политической дури! Потому, что они обкололись патриотическими наркотиками! Потому, что они объелись геополитических грибов! Потому, что они обнюхались петушиных апофеозов! Потому, что они обглюкались телевизионными засёрами! И еще потому, что они забыли о своих яйцах… Они забыли о своих яйцах! Слышите? Куры?.. Вы забыли о своих яйцах! Вы забыли, что еще вчера вы были яйцами, а уже завтра превратитесь в скорлупу, удобряющую верхний слой планеты!

И вот, когда я вспоминаю про верхний слой планеты, я приступаю к третьей, наиглубочайшей затяжке наисвежайшего морского ветра и уже не выпускаю дым из своих легких, потому что не нахожу ответа на свой последний и главный вопрос человечества:

– А на фига все это было?..

Но вернемся в родное отчество и заглянем в его бомбоубежища – гарант стабильной безопасности русского народа от людей немецкой национальности в недавнем героическом прошлом нашей страны.

Все входы в них были зарешечены. Но бомбоубежище, находящееся на территории детского садика, давно подвергалось вандализму не только с нашей стороны, но и со стороны старших пацанов. Его решетка в левом верхнем углу была уже слегка оторвана. Неодолимое желание искателей приключений проникнуть в таинственные подземелья города уходило своими корнями в средние века послевоенной истории Волгограда. Иногда это кому-нибудь удавалось, и тогда домоуправление откомандировывало на место происшествия сварщика, чтобы он устранил непорядок и заварил проход. Сварщик прикатывал с собой ацетиленовый генератор, работающий на карбиде, и начинал процедуру подготовки к работе, на что уходило все дообеденное время.

Когда он отправлялся обедать, мы воровали куски карбида и прятали его в тайниках нашего дома.

Бомбоубежище стояло в «мертвой зоне», скрытое от посторонних глаз беседкой, трансформаторным зданием и старым ясенем. После долгих безуспешных попыток нам наконец-то удалось выломать часть металлического крепления и отогнуть его настолько, чтобы можно было протиснуться в образовавшуюся щель. Погружение решили отложить до завтра.

В предстоящей подземной экспедиции я выступал в роли руководителя, так как в Одессе мы с мамой ходили на экскурсию в знаменитые одесские катакомбы, протянувшиеся под городом и вокруг него на сотни километров. И я знал не понаслышке, что такое жизнь под землей.

Мальчишки с уважением и нескрываемой завистью слушали мои рассказы о том, как в шахтах одесских катакомб во время войны скрывались партизаны. Как они добывали из вырытых колодцев воду, имели свой травмпункт, столовую и ленинскую комнату отдыха. Внимательнее всех был Соловей. Во время рассказа его глаза то вспыхивали безумным пламенем приключений, то затухали, уходя в засаду детских тайн. Особенно Соловья возбудила та часть истории, где фашисты попытались проникнуть в катакомбы и выбить из них партизан.