Станислав Савицкий - Самоучитель прогулок (сборник)

Справа начинался подъем на холм, на вершине которого виднелось четыре круглых грязно-серых столба. По пропорциям они воспроизводили триумфальную арку, стоящую в центре города на одной оси со старым замком и главным бульваром. Ось шла через регулярный парк к краю города, где лет тридцать назад возвели бизнес-квартал высоток, и продолжалась здесь, в этой дыре. За столбами дорога вела к площади со стелой, накрененной по вектору оси. Площадь была вымощена старым булыжником со двора замка, оставшимся после того, как там построили хрустальный павильон. Площадь окаймляли дома, имитировавшие версальский дворец. В них тоже было социальное жилье: тесные квартирки с крохотными комнатами – Версаль для народа. Все вокруг выспренне и все – про ремонт. Песчаная площадка перед столбами не выметена и не выровнена. Паровой фонтан не работает (может, это и к лучшему!). Справа за оградой – свалка, которую с восьмидесятых никак не уберут. Тут царило запустенье недостроя.

В версальском дворе жизнь шла ни шатко ни валко. Возле клумбы угрюмый жилец возился с велосипедом. Парочка пенсионеров прогуливалась перед фасадом коммунального дворца. На стене спреем было выведено: «Кузнецов Эдик упырь и педик». Культяпки карликовых тополей в пустынных двориках – кадры из антиутопии. Это ирреальный мир социализма, мир фантазмов левых интеллектуалов, придумывавших для народа рай, не поинтересовавшись предварительно, так ли он выглядит в его снах. Их мечты о чужом счастье – сюжет для увлекательного путешествия, но оставаться тут жутко.

Самый злачный в городе рынок был тут всегда, даже в войну, когда о мирной жизни даже вспоминать было странно. Сейчас тут самое дешевое место.

В рядах солений торговка переманила покупателя у соседки. Та негодовала:

– Нэвыданный наглост! В этом городэ я создавал «Провансал» в начале дэвяностых! Гдэ афторски права?

У заморозок выстроилась очередь.

– Мне вот печени, – мужичонка тыкнул пальцем в витрину. – А то завтра будет нельзя.

Обледеневший брусок гремит на весах.

– Вообще пошел за грибами, а грибов-то и нет.

– Да вот же они! – тетка из очереди показала на замороженные шампиньоны.

– Да не, я ж на Канал ходил, корзинку вот взял.

Мужичонка действительно был с корзинкой. Тетка охотно посмотрела в сторону.

– Мороженого, что ли, взять?

– Какого вам?

– Эскимо. То я уже съел, – кому-то пригрозил пальцем.

– Какой же вы, а! – покачала головой продавщица.

– Там это незачем, – сказал мужичонка с горькой усмешкой и, оставив эскимо, ушел.

Мы вышли на площадь. Девушка верхом на лошади обгоняла мужчину, невзрачного, коренастого, лет пятидесяти. Тот что-то буркнул и взял лошадь под уздцы.

– Мужчина, отпустите коника!

Тот ей:

– Клоуны. Клоуны.

И повел лошадь через площадь.

– Отойди от коня, грю!

Мужчина на красный перешел улицу – скрежет тормозов, гудки – и вырулил к лестнице, спускающейся к станции метро. Ступенек пятьдесят.

– Клоуны. Клоуны.

– Колян! Гришка! Костика найдите!

Мужчина стал водить лошадь кругами перед спуском. Прибежали трое парней. Один схватил его за грудки, зарычал. Мужчина посмотрел на него изумленно:

– Клоуны. Клоуны.

Парни растерянно переглянулись.

Тут к ним подбежал юноша в модном пальто с портфельчиком:

– Простите, вы не подскажете?..

– Ааа! – девушка взмахнула руками и чуть не вывалилась из седла.

Вдруг к мужчине подошел некто в джинсовом костюме и что-то тихо сказал. Мужчина опустил голову, пальцы разжались и выпустили уздечку. Лошадь отошла в сторону. Все разошлись. Мужчина стоял, пошатываясь и уставившись в пустоту.

К нам подошла женщина, бедно, но аккуратно одетая, и сказала:

– Коллеги, купите мне носки.

Впрочем, никто не поручится, что все было именно так.

В постарелом медведчике было что-то кикерикексинское. Но на бабуна он похож не был. Бабун не знает ангуассы. Он вивидный паццо. Медведчик же, когда мы случайно замечали его в табачной лавке или брассери, грустно и рассеянно стоял в стороне и мыслил мысль. В брассери он прятался в углу, у стойки. Цедил пастис, разбавляя водой Гагарина, снова подливал в стакан пастис, делал большой глоток, задумывался, добавлял воды. Так время текло плавнее. Он был воплощением меланхолии и умиротворенности. Кажется, скрупули были ему незнакомы.

С утра он часто куда-то спешил. Ему нужно было увидеть новые места. Один день променад по подвесной одноколейке, соединявшей портовые склады с верфью. Теперь садовники растят там аутентичный бурьян, каким обычно зарастает заброшенная железная дорога, а все, что не постиндустриально, выпалывают. На скамейках в форме шпал завтракают или похмеляются горожане и гости города.

В другой раз ему надо было успеть на цуг и увидеть с того берега мерцающие в сумерках башни небоскребов, к которым тянулась светящаяся дуга моста. Картинка гаснет, как выключенная плазменная панель. И вот он уже в беспокойном веселом квартальчике перед указателем «угол 4-й и 12-й». Где-нибудь когда-нибудь пересекутся и две параллельные прямые. В этой точке уличный шум не глушит, а обволакивает. Гулкий город, который не перекричать ни на проспектах, ни в метро, ни в гремучих барах, беззвучно замирает, оставляя тебе право быть при своем.

Мы перестали его встречать, когда переехали в другой квартал. Напротив нашего подъезда был Piercing Factory, справа тайская массажная Lucky Corner, слева стрип-бар Golden Lune и секс-шоп Alexandria. За ними несколько джимов. На двери соседа висела табличка с надписью Vitiä. Рука тянулась к стакану.

Дело не только в музыке, которую мы слушали в юности, – Iggy Pop, The Smiths, Stray Cats. Здесь всем всего поровну. Тут сносный кофе и свежая выпечка, и они по карману любому. Эти кофейни, конечно, кого-то раздражают тем, что их теперь слишком много. Но несетевых кафе тоже хватает, и не факт, что их натужный мещанский уют всегда по душе. В сетевых кофейнях приятно раствориться среди тех, к кому ты не имеешь никакого отношения. Исчезает малейшее желание как-то выглядеть со стороны, принимать значимые позы, привлекать к себе внимание. Тут можно спрятаться, почти как в толпе. Что толку быть собой?

Мы стали бы испытывать друг к другу особенную симпатию, если бы умели при необходимости поубавить соборности, оставляя друг друга наедине с самим собой. Если бы, запивая круассан bold pick of the day, каждый мог бы в качестве короткой десерт-паузы обернуться невидимкой. Каждый из нас имел бы право на три шага в бреду, если бы нам постоянно не напоминали, что мы слишком похожи друг на друга.