Надежда Нелидова - Бумеранг

Вскопали могилку, удобрили навозом. Обработали от вредителей, посадили семена. Обильно полили (покойного не спросили, каково ему под таким дождичком?) Теперь будут высаживаться всё лето тем же десантом. Деловито, истово, добротно окучивать, рыхлить, поливать, пропалывать сорняки. В обед плотно перекусывать стряпнёй и яичками. Посматривать с превосходством вокруг: их-то могилка самая ухоженная. Игрушечка, а не могила. Вызывающе, жирно, пышно зеленеет, цветёт и только что не плодоносит… Огородники, блин.

Я перевожу взгляд на нашу скромную могилку. Осенью привезли в мешках торф: чёрный, бархатный, разровняли в цветнике – красиво. Весной выяснилось, что на торфе ничего не растёт: ростки сгорают на корню.

Я иду по простому пути. Покупаю самые яркие искусственные цветы. Вкапываю в землю обрезанную пластмассовую бутылку, втыкаю пластмассовые стебли. Скромно и со вкусом.

Я не так предусмотрительна и запаслива, как соседи-огородники. Лопаты у меня нет, и ножика нет. Даже завалящей щепочки поблизости не валяется. Засучиваю рукав, погружаю руку в рыхлый торф, копаю ямку.

А-ах! Какая боль! Стремительно выдёргиваю руку. С неё сначала обильно капает, потом течёт ручьём горячая кровь. Как же я забыла! Ещё с осени в земле осталась закопанной стеклянная банка с водой, в неё мы с сестрой опускали живые цветы. Зимой банка, конечно, лопнула, рассыпалась. Острый осколок глубоко поранил руку. По-моему, задело крупный сосуд и кость.

Промыть рану у цистерны. Вода мутная, тёплая, протухшая. Такой скорее не промоешь, а заразишь. Если уже не заразила какой-нибудь столбнячной палочкой. Когда едем в машине, чувствую усиливающееся жжение в руке. Зубы сами по себе выстукивают дробь. Трудно сглатывать слюну. Колотит озноб: то натягиваю шерстяную кофту, то сбрасываю её. Все признаки заражения.

«Если умру, это будет ничтожная доля наказания за зло, которое я причинила отцу… – думаю я. – Так отец из могилы достал свою неумную, недобрую дочь. Фу ты, какой нелепый сюжет.

Вопросы, вопросы – как вросшие в землю валуны. Я суечусь, будто лилипут, пытаюсь их сдвинуть, приподнять – не хватает сил. Беспомощно топчусь, обхожу, примериваюсь так и эдак. Руки слабые, худые, тонкие. Камни неподъёмны для меня.

Говорят: если Бог хочет наказать человека, он лишает его разума. Ещё говорят: не спрашивайте Бога: «За что?» Всегда есть за что. И всё же, всё же… За что он наказал меня в 12 лет? Допустим, Бог за что-то хотел наказать отца – далеко не худшего, а для меня самого милого, родного человека, жившего на Земле? Тогда зачем он сделал орудием наказания двенадцатилетнюю девочку?

…Маму плохо помню. В основном отца. Вот мама полощет бельё на ключе. Отец читает вслух, по моей просьбе, роман «Философский камень». Удивляется: неужели понимаешь, дочь? Да ничего я не понимаю! Мне нравится процесс чтения вслух (для меня, маленькой!) и уважение ко мне. Комариный звон, летний вечер, прохлада от большого пруда…

…После субботних пельменей смотрим телевизор, что-то про наших разведчиков и немцев. Я почти сплю. «Олюшка, со стула падаешь уже, иди спать». Упорно сижу, лишь бы рядом с ним, как взрослая. Так уютно, хорошо с ним.

Что ещё помню? Мелочи: как бритвой виртуозно затачивал нам карандаши тоньше, чем остриё иглы. Ещё мелочь: доставал с подоконника зрелые помидоры, мыл, резал на дольки и солил. Любил читать газету и есть. Но мы налетали как саранча, он отдавал и только улыбался нашему пиршеству.

Зимнее утро. Старшие собираются в детский сад. С завистью поглядывают в мою сторону: я остаюсь, у меня ангина. Отец наклоняется над кроваткой, трогает лоб. Спрашивает нарочито строго: «Олюшка, ты разве не идёшь в садик?» – «Не-е-ет! Я болею!» – слишком восторженно для больной кричу я, подбрасываемая отцом в воздух. Я хохочу. На мне платьице из бледно-голубой фланельки, огрубевшей от стирок.

Мы не мешаем друг другу. Он читает и пишет за столом. Я читаю в постели. Когда жар спадает, играю на ковре. Кукольный половник – подобранная с пола «бескозырка», крышечка от водочной бутылки: вчера были гости. Отец увидел «это безобразие». На следующий же день мне купили набор кукольной алюминиевой посуды, ура! В своём забитом книжном шкафу он щедро выделили целую нижнюю полку для моего кукольного домика.

Но и хватит детских воспоминаний. Итак, мне 12. Школьная медсестра оставляет девочек после уроков. Рассказывает о некоторых особенностях взрослеющего женского организма. Мы пропускаем её слова мимо ушей. Краснеем, хихикаем, прячем глаза, перепихиваемся локтями, подмигиваем, прыскаем в ладошки.

И однажды приходит это. Я сообщаю маме и не понимаю, почему она так странно загадочно, недоверчиво радостно улыбается. Я думаю, что произошедшее – разовое явление, странное, но необременительное. Я пока еще не знаю, что это будет продолжаться семь дней каждый месяц. 84 дня в году. 84 дня ада.

Каждый месяц приходила ни с чем до этого несравнимая боль. Словно из меня каждый раз вырезали живое. Кусала губы до крови, чтобы не кричать. Едва не теряла сознание от боли, уползала в тёмный угол, пряталась, как зверёк.

Прятаться, живя со старшими братьями в одной комнате? Безмятежное детство кончилось. Юность – это изгнание из рая детства… Но и об этом хватит.

Я, как все девочки в это время, завожу дневник. Во мне, как у всех девочек в это время, обнаруживается обострённое, болезненное отношение к собственной внешности. Кем-то вскользь оброненные фразы, что гадкий утёнок неожиданно похорошел (а кому из девочек их не говорили?) Я жадно бросаюсь к брошенным фразам. Бережно их подбираю, обдуваю, помещаю в личный дневник. Я их коллекционирую. Перечитываю, смакую, ласкаю глазами, впитываю.

Из книг, которые я читала во множестве, я знала, что Любовь управляет миром. Что взрослые только и думают о Любви, а мужчины ради девственности готовы умереть или сложить к ногам женщины сокровища мира и свою жизнь. Книги, скрытно или явно, пишут об одном: о любви мужчин к женщинам. Женщина – бриллиант, цветок, чистый, высокий, недосягаемый идеал. Мужчина готов отдать жизнь ради одной ночи любви с женщиной. Так писали книги, и у меня не было оснований не верить им.

Я иду в магазин за хлебом и обмираю на каждом шагу. Вокруг Мужчины (вообще-то это кучка алкоголиков на крылечке продмага). Мужские голоса, мужские взгляды, мужские желания. Они желают одного (так пишут книги). Следует опасаться их. «Тяжело быть такой красивой», – радостно и тревожно вздыхаю я. Я не сомневаюсь, что во мне заключается какое-то особое, неизъяснимое женское очарование, привлекающее мужчин.

…Весь городок гудит: отчим жил со своей падчерицей! Она учится в нашей школе, в параллельном классе. Я видела эту девочку: вяловатая, бледная, полная, с толстой чёрной косой, в очках. У меня нет болезненного интереса к этой истории. Она мало трогает меня: слишком грязная, непонятная, неправдоподобная, чужая, далёкая от меня.