Иван Зорин - Зачем жить, если завтра умирать (сборник)

– Проблема в том, что мы всегда не успеваем, – заводит он свою шарманку. – Всё происходит слишком быстро, только-только привыкаешь к юности, сживаешься с её застенчивостью, ложным стыдом и букетом комплексов, как уже наступает зрелость с её социальными требованиями; едва осваиваешься с ней, кое-как пристроившись в жизни, найдя работу, жену, заведя детей, а тут, нате вам, пора встречать старость… И всё опять в новинку, только поворачивайся! Как приспособиться? Нет, время всегда нас опережает, и сознание отстаёт от бытия, которое его определяет. В этом всё дело!

– Конечно, – улыбается Устин, заткнув уши пальцами, – всё так и есть.

Я вижу:

Подросток, не Устин, бледненький, в короткой цветастой рубашке и брюках на подтяжках, брюки мятые, в «трубочку», склонившись набок, почти касаясь щекой школьной парты, делает вид, что старательно записывает за учительницей, а сам косится в распахнутое настежь окно, где залитый солнцем двор живёт своей жизнью – в клумбах с чернозёмом алеют розы, гудят шмели, в небе будто вытряхивают гигантскую простынь – переворачиваясь, носятся стаи чёрно-белых ласточек, тротуар разрисован цветными мелками и девочки, побросав ранцы, прыгают через скакалку.

Подросток видит:

Женщин, много женщин, всех сразу, видит их губы, локти, запястья, обнажённые, загорелые икры, глаза, раскосые, огромные, сощуренные, широко распахнутые, так что ресницы касаются бровей, видит их шеи, плечи и грудь, их гибкие талии, узкие бёдра, плоские животы с пупком, их рты, пухлые, капризные, смеющиеся, видит изящные тонкие пальцы с маникюром, густые волосы всех оттенков, их лона, да, их лона, слышит их непристойности, которые сам никогда не произносил, но которые его странным образом притягивают, видит девушку, которую встретил на той неделе по дороге в школу, вспыхнувшую продавщицу, отпустившую ему коробку цветных карандашей и допустившую ошибку со сдачей, видит женщин, улыбавшихся ему, таких совсем немного, женщин, гулко стучавших каблуками по булыжной мостовой, высоких, которым он едва достает до предплечья, низких, которых превосходит на голову, и над всеми ними видит одну – с подбородком, как копыто, раздвоенным ямочкой и тонкими, злыми губами. «Марш домой! – высунувшись по пояс из окна, так что грудь её вываливается на карниз, кричит она хриплым, прокуренным голосом. – Совсем от рук отбился!» От обиды подросток глотает слюну, он знает, что эта женщина с растрёпанными волосами его не любит и дома его ждут подзатыльники. Он не торопится, он плетётся целый час, хотя знает, что за это ему влетит ещё больше. От грузной встретившей его женщины пахнет вином, и он не понимает, почему должен звать её матерью.

Чего он не видит:

Угрюмого золотушного паренька с выжженными солнцем соломенными волосами и вечно хлюпающим носом. Хотя, нет, видит, в стекло между оконными рамами, когда ветер чуть прикрывает их.

Кто он?

Я не могу вспомнить.

Но что ещё?

У подростка определённые способности, он прирождённый актёр и на сцене школьного драмкружка декламирует надрывно-театрально: «И тот, кто держит руль моей судьбы, пускай направит парус мой!» Ему аплодируют, на мгновенье от его угрюмости не остаётся и следа, вместо неё проглядывает открытое мальчишеское лицо.

Но было и другое.

Вот он стоит у доски – в тот солнечный день или в другой? – бестолково переминается, не вынимая рук из карманов, под хохот класса, не может ответить на простой вопрос. Какой? Может, под каким углом наклонена ось Земли к траектории её движения? Учительница с озорными глазами девчонки, только что окончившей университет, нервно постукивает по столу обручальным кольцом, ей кажется невежеством его молчание, его бессилие перед такой несложной задачей. А он думает совсем о другом: давно ли она замужем, помогает ли ей в семейной жизни астрономия, сколько лет её мужу, пилит ли она его, как все женщины свою половину, а если ещё нет, то когда это начнётся, и постепенно его охватывает раздражение, переходящее в ненависть. Лицо у него вытягивается, делается жестким, и в ответ на её очередную подсказку он произносит: «Сука!»

Что было дальше?

Его исключают из школы, оставляя наедине с мечтами, наедине с женщиной, которую надо звать матерью. Всё вокруг серо, уныло. Вместо холодного дома подросток с соломенными волосами проводит дни и ночи в зале компьютерных игр, где мелькающие на экране цветовые пятна складывают яркую жизнь, в которой всё зависит от его ловкости и ума.

Его кто-то жалеет? Ему кто-нибудь сочувствует?

Этого я не помню.

Зато у меня всплывает сцена ухода Устина из дома.

(Как было всё на самом деле.)

Устина покрылась красными пятнами, прыгая вокруг сына, как наседка.

– Убирайся, чтобы духу твоего не было в моём доме!

– Твоём? – Устин, складывавший вещи, остановился. – Это дом моего отца. И мой тоже.

– Твоего здесь ничего нет! Всё куплено на мои деньги! А ты весь в папашу, такой же самодур!

– Оставь в покое моего отца.

– Да что ты знаешь? Он же за каждой юбкой волочился, а я терпела. Все его так называемые командировки. А потом назад принимала, деваться некуда, ты на руках. А теперь и ты к шлюхе уходишь. Только не возвращайся!

– Она не шлюха.

Голос у Устина стал глухим.

– А кто же она? – нащупав слабину, колола Устина, избегая однако слова «шлюха». – Разве приличные девушки так себя ведут? «Голубушка»! Для неё не существует разницы в возрасте!

Устин взял с полки электробритву.

Вспомнив оскорбление, Устина всё больше распалялась.

– Я потеряла мужа, теперь теряю сына, – заламывая руки, повторяла она будто за суфлёром. – Ты бросаешь мать, которая отдала тебе всю жизнь.

Устин молчит. Дурной текст, плохая актриса.

– Что ж, иди, из вас получится отличная пара – неблагодарный сын и шлюха!

Она хотела указать на дверь, крикнув: «Вон!» Но не успела.

Подскочив, Устин замахнулся электробритвой.

О врачах, о том, как мне быть.

Ежедневные мысли:

Может, они всё же меня выпустят? Потешат профессиональную гордость и выпишут с целым ворохом рекомендаций? В конце концов, есть же ограничение по срокам, ни Грудин, ни жена ничего не смогут с ними поделать. Тут они бессильны. Значит, остаётся ждать, притворяться, что иду на поправку, да-да, препараты действует, демонстрировать завидный аппетит, широкую улыбку, в общем, показывать признаки улучшения, не сразу, не так явно, иначе заподозрят, а методично, день ото дня, неделя за неделей, месяц за месяцем… Однажды они, будто невзначай, заведут разговор, вероятно на утреннем обходе, начав издалека: «А представься возможность, вы бы вернулись к старому?» Мгновенное недоумение, сдвинутые в замешательстве брови, будто взвешиваю желания на внутренних весах, взгляд прямой, открытый, потом лёгкое покачивание головой: «Нет, пожалуй, нет». Надо потренироваться, чтобы не переиграть. И быть всё время начеку, иначе застанут врасплох. Хорошо бы потом, не в первый раз, а когда они снова вернутся к этой теме, примерным поведением я добьюсь, чтобы это произошло как можно скорее, добавить какую-нибудь банальность, которая врежется в память, вроде: «Жизнь интереснее игры» или «Раньше я, конечно, ценил реальность, но сейчас понял, она бесценна». Вторая, пожалуй, привлекательнее, тут просматривается их заслуга, а они, как все тираны, падки на лесть. Но чем жить? Надеждой. Выйдя, сразу вернусь к игре.