Александр Цыпкин - О любви. Истории и рассказы

– …а этот – «через восемь месяцев ребенок, и вполне доношенный»!

Помолчала и снова вскипела:

– Нет, где это видано, чтобы еврей бросал своего ребенка? А? Я у тебя спрашиваю, – повернулась ко мне.

– Время другое, Ребекка Исаевна. Вообще-то видел. Например…

– Дурак, идиот! Еврей, бросивший своего ребенка, уже не еврей. Это мамзейрем, или, по-вашему, выродок рода человеческого! – заорала Ребекка. – И ты мне про них не говори. А тот, которого ты имел в виду, – он же шлимазл [14], подонок, мразь! Я же всегда говорила, а вы не верили. Я же его в квартиру свою не пускаю и никогда не пущу! Говно, ничтожество! – Она совсем рассвирепела. – Чтобы имени его в моем доме не поминали!

Ребекка и тут была права: Максим Лейзер был изрядный мерзавец, но умный, веселый, в компании незаменимый. Даже подличал с улыбкой на устах. Институт он так и не окончил, но зарабатывал тем, что за бабки писал диссертации! Самое смешное, что люди действительно защищались, и спрос на него был. Поговаривали, что по каждой специальности у него были свои авторы – негры, но как-то я застал его в Ленинке, обложенного первоисточниками, и он пожаловался, что заказана диссертация по философии, пришлось окунуться в тему. Вот так он получил заказ написать диплом для дочки директора крупного московского гастронома – этакой пятипудовой корове в золоте – и женился на ней, бросив жену с двумя детьми.

– А этот поц сидит и молчит! Азохн вей! [15]Что ты молчишь? Нет, лучше сиди и молчи, что ты можешь сказать умного, я тебя спрашиваю? Разводиться он вздумал! «Мама, я хочу с Аделью развестись»! – Злобная ирония звучала в ее почти истеричном голосе. – Это он сказал мне, бабушке его дочки! Хочешь себе лучше сделать или хуже жене? Что ты, когда женился, не знал, что нет ничего страшнее, чем жениться на молодой красивой девке, да еще не из столицы? Все уже давно знают, что через пару-тройку лет у такого – чтоб мне так жить! – мужа начинает чесаться на голове – ро-о-о-га растут! Так сделай по-другому, чтобы дочка не страдала, – ну так и ты навесь этой девке тоже рога – потом измерите, у кого больше, тот и победил! Что, ты не можешь этого сделать? С виду ты мужик ничего, сразу же не увидят, что ты идиот!

Я хохотал уже во весь голос. Нюмка тоже улыбался, правда робко поглядывая на мать.

Напряжение было снято, трагедия превратилась в фарс. Я только подивился таланту Ребекки, ее опыту жизни: как она точно просчитала, что нужен статист при разговоре, который своим хохотом разрядит обстановку, превратит напасть в анекдот. Смеясь, легче принимать решения – она это знала.

Через семь лет Адель умерла от рака желудка, еще через два года умерла и Ребекка. К тому времени мы с Наумом виделись все реже и реже, а потом и вовсе перестали. До меня доходили слухи, что его дочь вышла замуж за какого-то богатого дельца и уехала в Израиль. Нюмка женился, и я встретил его с женой на дне рождения у общего приятеля, но разговора не получилось, даже ради вежливости телефонами не обменялись.

Нет, подумал я, кто и как бы ни жаждал, этот народ невозможно уничтожить! Он умеет радоваться в печали, помогать в горе, посмеиваться над собой, верить и надеяться в лучшее завтра, любить детей и почитать стариков – «играть роль закваски в мировом брожении», как сказал великий русский писатель Александр Куприн.

Я сидела на набережной Малекон, глядя на рыбацкие лодки и розовый, такой же яркий, как сама Гавана, закат. Казалось, солнце не опускалось за водную гладь, а просто таяло, точно капля акварели, растекалось по листу небосвода, медленно окрашивая его в сиренево-розовый. Жара спала, и начали появляться люди. Нарядные, яркие девушки с удивительными фигурами, парни с прическами а-ля бразильские футболисты, когда виски выбриты, а на макушке вздымается хохолок. Рыбаки сворачивали дела.

Идея собирать рассказы людей, живущих в разных странах, возникла у меня давно. И от Гаваны я ждала чего-то мистического, невероятного. Я прониклась к кубинцам, и они шли на контакт, рассказывая о своих мечтах, проблемах и заботах.

– Руссия? – Голос с испанским акцентом оторвал меня от iPad. Это был мулат с прической по последней кубинской моде, в розовой рубашке и зеленых узких брюках. – Сейчас я тебе расскажу. Меня зовут Яниер, Яни.

Он задрал рукав рубашки, обнажив крутой бицепс с татуировкой «Галина» – причем на русском.

– Моя любовь: русская девочка. Она тоже Галя, но я зову ее Джи – первая буква имени Galina.

Начало мне понравилось.

– Для Кубы Интернет – это чудо, мы застряли во времени. А любовь через социальные сети вызывает такую реакцию, как если бы рыбаки с набережной Малекон вытащили вместо тунца русалку. Поэтому мои знакомые говорят: «Яни, ты тратишь свою молодость на иллюзию». «Ты не знаешь ее, может, она забавляется с тобой?» Они говорят мне: «Не бывает любви на расстоянии». И они правы. Виртуальная любовь невозможна, потому что любовь всегда реальна.

Спустя двадцать минут я уже представляла русскую девушку Галю, побывавшую в Гаване. Город ее вдохновил, и, вернувшись в Россию, она повесила кубинский флаг над рабочим столом и завела страницу в Facebook, чтоб найти кубинок, с которыми успела познакомиться. Ее статус оповещал: «замужем». Но Галин муж не обращал на нее внимания: она была для него как старый сувенир, подаренный коллегами на юбилей, – стоит себе на полке, дополняя интерьер, а исчезни в один момент – он бы и не заметил.

– Они практически не разговаривали, – объяснил Яни. – Муж не интересовался ее миром, как она не интересовалась его компьютерными играми.

Почему она продолжала с ним жить? Причиной был страх что-то менять – типично для России.

Галя ценила собеседников, а особенно – интересных, умных и творческих. И когда Яни написал ей несколько слов: «говорю по-испански, но хочу подтянуть английский, потому что хотел бы предложить рукопись по истории Кубы американскому издателю», Джи, конечно, добавила его в друзья. Написала о себе, что любит рисовать, мечтает стать иллюстратором и сама не прочь подтянуть английский.

Яни работал в компании, оказывавшей компьютерные услуги, и пять дней в неделю имел доступ к Интернету. Они обсуждали книги, делились особенностями культуры и традиций, Джи рассказывала про Россию, снимала видео в выходные, когда гуляла по городу. Яни фотографировал для нее пейзажи, места, которые вызывали у нее ностальгию.

– Однажды Джи нарисовала картину – нас вместе. Это было талантливо. Судьба не подарила нам шанс встретиться, и у нас нет общих фотографий, – зато у меня есть этот рисунок.

И он показал мне заставку на телефоне.

Яни знал про ее мужа. Она знала про его семью: мать, сестру, жестокого психопата-отца и брата-таксиста, который жил отдельно от них.