Ольга Рожнёва - Небесные уроки

Вот так я писал письмо владыке Иоанну Шанхайскому чудотворцу…

Святителю отче Иоанне, моли Бога о нас!

В станице Каменке много камней: плоские, маленькие и побольше. Большие достигают размера плит, дорожки в саду выложены из таких плит, забор называется стенка, и тоже каменный. И речка здесь называлась Каменка. Впадала она в Дон и, узкая обычно, после дождя разливалась, выходила из берегов, бурлила, но уже через несколько часов стихала, снова делалась ласковой и желанной для всей деревенской детворы, а также уток и гусей.

А дожди в грозном 1914 году, омрачённом началом военного конфликта мирового масштаба – тридцать восемь государств-участников, – шли, как всегда в жарком августе, каждый день. Прохладное утро сменялось полуденным жаром, донское солнце щедро дарило свой свет и тепло, затем парило, и к четырём часам собирались тяжёлые синие тучи. Живительный, почти тропический дождь обильно поливал жаждущую влаги землю, и урожай быстро зрел, готовился поразить изобилием.

– Боже, ущедри ны и благослови ны, просвети лице Твое на ны и помилуй ны… Земля даде плод свой, благослови ны, Боже, Боже наш…

Свой долгий рабочий день мама подкрепляла молитвой: нужно помолиться о семье, о муже на далёком австрийском фронте. О погоде хорошей, об урожае, чтоб Господь благословил труды и заботы наступившего дня. Молитва давала силы, и, неутомимая, лёгкая, Полина быстро управлялась с многочисленными заботами по хозяйству, двумя детьми Натальей и Василием, обихаживала дедушку.

А хозяйство большое: донские казаки – народ небедный. Плодовитая земля, огромные сады, мельницы, рыболовные артели. В хозяйстве – коровы, лошади, свиньи, гуси, утки, куры…

– Мам, а сколько у нас гусей и уток?

– Доча, да кто их считал?!

Дед Фёдор – казачий есаул, это в Табеле о рангах обер-офицер. Войсковые есаулы выбирались на войсковом круге по два на войско, назначались адъютантами при войсковом атамане. Был дед казак матёрый, служилый, но сражения и победы остались в прошлом, состарился удалой есаул, высокая фигура сгорбилась от тяжёлой ноши лет и зим. Седой чуб, седые длинные усы, только брови, густые, нависшие над уже подслеповатыми глазами, – чёрные.

Семилетняя Наталья, с лёгкой руки деда Фёдора просто Таля, на минутку задержалась рядом с любимым дедушкой: старик достал полный казан золотых монет, высыпал их на полотенце, пересчитывал, перебирал, куда-то готовил.

И зачем он достал казан из-под печки? Перепрятывать будет?

– Диду, кто это на денежке?

– Царь, кто ж ещё? Глянь, с одной стороны писано: «Александръ III Императоръ и Самодержецъ Всеросийский», с другой – «Десять рублей 1894 год». Царский золотой червонец… А вот глянь, это Его Императорского Величества Царя Николая II.

Вот интересно! Поиграть бы с этими тяжёлыми блестящими кругляшками…

Нет, лучше не надо – от казана идёт холодок, потусторонний лёгкий холодок, враждебный, бедовый, различимый лишь чутким детским сердцем.

Англичане говорят: «Coming events throw their shadow before them» – «Грядущие события отбрасывают тень перед собою». И страшная будущая трагедия уже отбрасывает тяжёлую тень на уютную кухню, ползёт по столу, тянется хищной рукой к мамке у печи, накрывает лицо деда.

Перехватив тревожный взгляд внучки, ласково, но твёрдо:

– Иди, Таля, иди, играй в куколки!

Сам с казаном, с привычной палкой в руках, прихватил ещё лопату и пошёл в сад. Яблоневый сад огромный: может, пятьдесят яблонь, может, больше… Пошёл по каменной дорожке, скрылся из виду. Тень за ним странная потянулась, очень странная тень, не в ту сторону отбрасывается, эх, не читал старый есаул «Пикник на обочине», да и родятся братья-писатели лишь спустя десятилетия: в 1925 и 1933 годах.

Ледяной холодок по спине, а в крохотной девичьей спаленке уютно, солнечно, морок и отошёл, забылся, спрятался. В деревне Каменке и куклы у Тали каменные.

Куколки делались легко: плоские камни (мягкие, хорошо точатся) обтачивались в виде куклы, раскрашивались лица, шилась одежда из тряпочек. Но играть долго некогда: у неё есть обязанности – нужно встречать корову Зорьку из стада. Детство маленьких жителей Каменки было тесно связано с домашними животными.

Корова или лошадь, которые вырастают рядом с хозяевами, – это совсем не те животные, что стоят в огромных коровниках и конюшнях. Заботу, внимание и тепло ничем заменить нельзя. Корова, лошадь, собака учатся общаться с человеком, как бы даже и очеловечиваются, перенимают от своих хозяев душевные качества.

Зорька была коровой умной, преданной хозяевам, а уж молоко давала – выше всех похвал!

Дождь закончился, свежий, душистый воздух – прохладой в лицо, вниз – к речке, откуда гонят стадо. Вот прошла мимо соседская Пеструшка, вот Малинка, Красуля и Жданка, а Зорьки – нет!

Таля бросилась искать корову, вышла на знакомое мычанье: отстала Зорька от стада, стоит на другой стороне разлившейся реки. Увидела родного человека и пошла вброд к девчонке. А после дождя река поднялась, и корову понесло по течению.

Таля бросилась по берегу, вслед за плывущей коровой. Зорька плыла как могла и смотрела на девочку глаза в глаза. У Каменки были излучины, и в одной из заводей, где течение слабее, корова смогла задержаться и одним копытом зацепиться за землю. Барахтается, а вылезти не может. Таля, не раздумывая, бросилась в воду, схватила корову за рога и, хотя и маленькая, но цепкая, хваткая, стала тянуть на берег. Вода доходила девочке до груди, но бросить Зорьку она не могла. Слабые детские ли усилия помогли или корове не хватало лишь лёгкого толчка, но Зорька, поднатужившись, вышла из воды. Стояли они рядом и тряслись от пережитого страха, потом еле живые поплелись домой. Мамка, узнав о происшествии, заплакала:

– Да если б ты сама утонула?! Да бросила бы ты корову эту, нехай она себе плывёт!

– Как же я Зорьку брошу – она на меня так смотрела!

Как-то пастух провинился, недоглядел: корова объелась свежескошенной травы, и её стало пучить. Раздуло брюхо, пропала жвачка. Стоит Зорька, широко расставив ноги, одышка у неё сильная, глаза выпучены – того и гляди помрёт. Мамка плачет.

Ветеринар сказал бы, что раздувшийся рубец давит на диафрагму, а диафрагма давит на лёгкие, вызывая асфиксию, и, если такой корове не оказать помощь, через два-три часа она погибнет. Но в Каменке ветеринаров отродясь не водилось и слов заковыристых, типа «асфиксия», никто не знал.

Зато рядом жила соседка, тётка Дарья, и из конюшни, от Топаза, уже ковылял, опираясь на свою суковатую палку, дед Фёдор.