Борис Хмельницкий - Интриганы

– Извечный русский вопрос, – сказала Кира Арнольдовна, довольная, что туалетная тема исчезла из разговора. – Многие выдающиеся умы России искали на него ответ.

В комнате повисла напряженная тишина.

– Есть ответ! – Самсон внезапно вскочил с места. – Есть!.. Я вспомнил! Из учебника истории за шестой класс. Ну, припоминайте! Господин Живчиков, ну что же вы?!

– Я не любил в школе историю, – признался Живчиков. – Все эти даты, имена…

– А зря! Там в главе «Начало ХХ века» сказано, что октябрьский переворот совершил пролетариат. Нам нужно активней вести агитацию среди рабочих непосредственно на заводах.

– Правильно! Станем одними из них, и люди к нам потянутся! – воскликнула Долорес.

– Вы предлагаете нам всем устроиться на завод? – спросила Диана.

– Да! Соглашаться на любую работу, пусть даже самую черную!

– Внедрение в среду под прикрытием! – возбудился Юрик. – А что, дельное предложение. Умница, Долорес. Умница!

– Мы будем работать, работать… Мы еще увидим зарю новой жизни, – мечтательно произнесла Кира Арнольдовна. – Мы еще увидим небо в алмазах.

– Но зачем же при этом работать? – усмехнулся Калигула. – Можно просто переодеться.

– Для рабочих рекомендую пиджак, косоворотку и брюки, заправленные в сапоги гармошкой, – сказала Диана.

Утром Самсон и Калигула переоделись, для пущей конспирации сдвинули на лоб кепки и велели запрячь коляску.

– Пешком, господа рабочие, пешком, – жестко сказала Диана. – На лошадях только баре ездят.

– Сегодня пятница, мы после завода на вокзал поедем, – попытался умилостивить Диану Самсон. – Путь не близкий.

– Все равно – нет! Распутица, лошадей жалко, – отрезала Диана.

Пришлось отправиться на завод металлоизделий пешком, благо до завода было всего верст пять.

– Куды претесь? Сапожищи сперва оботрите, – остановил их на проходной вахтер. – Это вы у себя в хате можете в грязных сапожищах болтаться. А у нас в заводе, как в аптеке, даже в гальюне чисто.

Сапоги наших героев действительно были облеплены весенней грязью. Старательно очистили обувь и направились к входу, но были вновь задержаны вахтером.

– Пропуска!

Пропусков у них не было.

– Сейчас я директору телефонирую! Он тебе жару задаст, что рабочих на завод не пускаешь! – пригрозил Калигула.

– Звони, дурашка, звони! – подмигнул старик. – В заводе не тока директора, собаки блудливой не сыщешь. Вчера зарплату народу выдали. Где ты видал, чтоб после зарплаты завод работал? Я тут один, охраняю, чтоб такие, как вы, станки не стащили.

– Мы рабочие, а не воры! – возмутился Калигула.

– То-то и оно, что рабочие, – проворчал старик. – Это ваш брат все из завода и тащит, честных воров тут не бывает.

– Зачем же ты заставил нас сапоги чистить? – спросил Самсон, чтобы как-то сменить неприятную тему.

– А для веселья, – объяснил старик и залился хриплым лающим смехом.

Самсону и Калигуле шутка вахтера смешной не показалась, но делать нечего, повернулись и направились на вокзал.

На автовокзал от завода тянулась проселочная дорога, вконец разбитая проезжающими по ней автобусами. Дожди, шедшие последние три для беспрерывно, размыли ее до состояния болота.

Они шли по этой дороге, и вновь налипшая на ноги грязь утяжеляла шаги. Самсон устал, отстал от Калигулы. Опустив голову, он, словно со стороны, смотрел на носки своих сапог. Носки утопали, с усилием выпрастывались из грязи и снова утопали. Правый – левый, правый – левый… А в голове вертелась когда-то слышанная песня:

Дальше он не помнил.

Самсон сел на обочину, закрыл глаза, но от видения грязи не избавился, она продолжала стоять у него перед глазами; грязь окутала его всего целиком и словно засосала в себя.

И не стало больше вокруг ничего, кроме этой бесконечной и мерзко хлюпающей в сапогах грязи. Исчезли все краски, и куда-то в вату канул голос Калигулы, бодро напевавшего солдатскую походную. Самсон вдруг очутился в городе, в котором жил с рождения. Город был каким-то бесцветным, серым. На улицах копошились люди. Они заходили в дома, делали покупки в магазинах, сидели в кафе, мужчины обхаживали девиц, дамы сплетничали, молодежь целовалась в подворотнях, бабушки и няни выгуливали детей и собак. Словом, все, как в любом нормальном городе. Только одежда на людях была бесцветной и серой. Да и сами они, казалось, были вылепленными из серой грязи…

– Самсон, что с вами? – раздался голос Калигулы. – Вам плохо?

– Сплошная серость вокруг, – сказал Самсон, открыв глаза. – Кричащая серость. Простите, просто утомился, – добавил он, окончательно придя в себя. – Присел на секунду передохнуть и, видимо, задремал. – Он встал. – Идемте, нас ждут.

На вокзале их действительно ждали.

– Идите в люди, а я быстренько осмотрюсь, – сказал Калигула Самсону, входя в здание вокзала.

– Я постою немного в сторонке, послушаю.

– Подслушивать нехорошо, – осудил его желание Калигула.

– Я не долго. – Самсон укрылся за вокзальным киоском.

– До отправления автобуса на «Веселую» остается пятнадцать минут… – хрипел голос диктора.

– Самсон опаздывает, – сказала Мария.

– И Живчикова тоже еще нет, – откликнулся из тира Бюргер, прижимаясь щекой к прикладу воздушной винтовки. – Придется этот рейс пропустить.

– Ненавижу ждать, – сказала Милочка. – Всегда так нервно, когда не знаешь, что требуется делать на следующей неделе.

– Пахать всегда требуется, – заявил Колунов.

В зале появился Живчиков с тележкой, нагруженной толстыми пачками бумаги.

– Листовки готовы! – Живчиков был возбужден. – Для служащих, для сельских жителей, для проституток и девственниц, для всех! Снял прямо с печатной машины. Вот сигнальные экземпляры! – Он достал из кармана несколько листков, раздал их присутствующим. – Вот, взгляните!

– Не смейте нас соединять с проститутками! – запротестовала Кира Арнольдовна. – Напоминаю, наша партия – это партия лихих девственниц. И прошу в прессе нас обозначать аббревиатурой ЛДПр. «П» заглавное, «р» – строчное. Вместе с «П» означает «Партия».

– Мне не надо. – Мария отвела от себя руку Живчикова с протянутой листовкой. – Читать нет времени, ни днем ни ночью нет отдыха. Даже пообедать некогда. – Причина ее возмущения вырвалась наружу. – Налог в партийную кассу девяносто процентов! Я сутенерам отдавала меньше!

– Терпите, Мария, – сказал Бюргер, чистя свое духовое ружье. – Продавая себя, вы служите общему делу. Протестное движение нуждается в средствах.

– Херня! – громко заявил Рыжаков, пробежав глазами текст листовки. – Слова-то какие! Ассимиляция, корреляция, дисбаланс! Вы же пишете для масс, Живчиков! Нечего им засорять мозги чужеродными словами. Необходимо вернуться к исконному русскому языку и исконным традициям! Только так можно сохранить устои в своей первородной чистоте.