Борис Хмельницкий - Интриганы

В разгар веселья к сельсовету подкатил военный газик, закамуфлированный под трактор. Из газика, кряхтя, выбрался тучный прапорщик. Гармонист оборвал музыку, и драка прекратилась. Видимо, прапорщик пользовался среди народа большим авторитетом.

– Петрович! – радостно приветствовали его сельчане. – Чому запизднывся?

– Военна тайна, – сказал Петрович, направляясь к столу и с тоской разглядывая почти опустевшие бутылки. – Ну что за люди, вже всэ выпили!

– Не всэ! – дружно вскричали мужики, поправляя растрепавшуюся одежду. – Е в нас ще порох у пороховныцях! – И на столе, словно по волшебству, возникли литровые бутылки с мутной белесой жидкостью.

– Твоя штрафна! – провозгласил агроном, вручая одну из бутылок прапорщику.

Петрович взял бутыль, призвал мужиков не обращать на него внимания, продолжать веселье, и сел рядом с Калигулой.

«Простой народ, добрый, бесхитростный, – думал Калигула, глядя, как прапорщик льет из бутылки жидкость прямо в горло, не глотая. – И неформальной лексики не стесняются. Попробовал бы я при наших дамах сказать «запизднывся!»

– Я Петрович, – сказал прапорщик, осушив полбутылки. – А ты кто?

– А я Иван, – изображая своего парня, ответил Калигула. – Хорошо, что вы появились, я в военных нужду имею.

Прапорщик осмотрел Калигулу с головы до ног и, не обнаружив в нем ничего подозрительного, спросил:

– Арсенал шукаешь? Да ты не тушуйся, я купцов за версту чую, не ты первый по этому делу тут. Погоди, щас штрафную закушу, побалакаемо.

Закусив хрустящим соленым огурцом, прапорщик встал, похлопал Калигулу по плечу, призывая этим жестом к терпению, и прокричал:

– Спиваемо, хлопцы!

– Караоки! – завизжали женщины. – Про любовь, чтобы!..

Гармонист отложил гармонь, зарядил СД в плеер, и по экрану телевизора побежал текст. Через мгновение к небу понесся многоголосый хор. «В Кептаунском порту, с пробоиной в борту, «Жанетта» поправляла такелаж… – страстно выводили женские голоса. – Где можно без труда, достать дешевых женщин и вино!» – с тоской по недостижимому вторили женщинам мужики. Прапорщик стоял в первых рядах и самозабвенно басил. Его живот волнообразно колыхался.

Спели несколько песен и бросились к столу – как известно, пение сушит горло.

– Я тут для тебя главный начальник по арсеналу, – сказал прапорщик, возвращаясь на место. – Скока тебе надо?

– А что есть?

– Ну, ты, Ванька, даешь! – развеселился Петрович. – Мы ж, считай, настояща армия. Нехай даже бывша, а всэ ж армия, у нас усэ есть. Мушкеты есть, алебарды есть, пластиковые мины есть, новы ракеты «Булава» тоже есть. Но те, правда, китайски, пидпольны цеха робыли, воны без гарантии. Кажи, что треба?

– Автоматы Калашникова и пистолеты ТТ.

– Ну… – протянул Петрович. – Замного хотишь. Це ж дефицит, за ними очередь лет на пьять с гаком. Тильки по личному распорядженю начальника арсеналу дают. Да и остатку их всего штук тридцать, не боле, усэ ще в лихих годах бандиты скупили. Ты лучше винтовки образца четырнадцатого года визьми, воны сподручнее. Пять патронив у патроннике, штык трехгранный. Для ближнего бою ничего лучше нету, не изобрели пока. И не дорого, – расхваливал прапорщик товар, имеющийся в наличии. – Если оптом визьмеш, дам десять процентив скидки. Бери, не пожалеешь.

– Ладно, уговорил, – согласился Калигула, представив себе бойцов, вооруженных большими винтовками и опоясанных патронташами. Они выглядели внушительней автоматчиков. Почти как революционные матросы сто лет назад. – Возьму восемь подвод.

– Тильки самовывозом, – сказал Петрович.

– Можно. Но со скидкой и с откатом, – высказал свои условия Калигула.

– Шо то е – з откатом?

– Новое слово. По старому – с моими комиссионными.

– А, комиссионные, це я поняв. Три процента твоих – як положено.

– Не только слово, ставки теперь тоже новые. Не три, тридцать процентов. И это еще по-божески.

«Лады, – подумал Петрович. – Но цену на ружье я тебе теж пиднему. Та не на тридцать, на пьятьдесят процентив».

– Я согласный. Тильки помятай, солдаты хозвзвода тебе за так ружья к дороге носить не будут.

– Ясное дело. Заплачу.

– Плати, но без разврату. Они и так туточки як сыр у масле катаються. Вжэ шесть лет вид дембэлю ховаются. А шо! Шо их ждет там, у городе? А туточки и дивчата, и горилка, и кабанчики, и дары природы – усэ свое.

Потом все-таки еще поторговались о сумме отката и ударили по рукам.

Ночь катилась к рассвету. В сереющем небе гасли звезды. Праздник кончился. Уставшие от веселья, люди спали, уронив головы на столы. Кабан Федько вынырнул из-под юбки хозяйки, где предусмотрительно просидел весь праздник. Чавкая от удовольствия и ничуть не сожалея о своих погибших соплеменниках, он принялся пожирать валяющиеся на земле остатки пищи. Откуда-то из-за отрогов Карпатских гор всплывало зарево нового дня.

А через неделю на алее, ведущей к усадьбе, появился караван возов, нагруженных копнами сена. Возы тащили истощавшие за дорогу волы. Калигула сидел на головном возу, на самом верху копны, и, лучезарно улыбаясь встречающимся крестьянам, прижимал к груди рюкзак. Он был доволен: рюкзак опустел всего наполовину, а под сеном, надежно укрытые от посторонних глаз, лежали ящики с новенькими винтовками и патронами.

Немного передохнув после столь утомительной и ответственной командировки, Калигула написал генералу отчет о проделанной работе и финансовых затратах, и с нескрываемым удовольствием надел на мундир полковничьи погоны.

– Надо обмыть, – напомнил Самсон.

– Непременно! – воскликнул Калигула. – Сейчас смотаюсь за спиртом.

– Зачем? В доме есть рябиновка.

– Рябиновка тут не походит, погоны полковника положено обмывать в спирте.

А за ужином, выпив стакан спирта и выловив губами лежащие на дне стакана полковничьи звезды, не удержался и похвастался:

– Я самый молодой полковник в губернии.

– Поздравляю! – улыбнулась Диана.

В это же время под покровом темноты к Александровску двигалась колонна бронетранспортеров и водометов, закупленных Мостовым в соседней губернии на деньги предпринимателей.

В коммунальной квартире, где прежде проживал Самсон, наступил период всеобщей подозрительности и неприязни, подпитываемые наставлениями Кривошея, основательно обосновавшимся в койке у Нюры. То, что холодная война велась между Кирой Арнольдовной и Нюрой, понятно, – проправительственная партия не может находиться в добром согласии с оппозицией. Но разногласия возникли также между Кирой и Юриком. Союзники разошлись в методах ведения борьбы. Кира Арнольдовна настаивала на мирных действиях, а Юрик – на вооруженном восстании. Оба готовились к своим баталиям основательно; просиживали часами за книгами, выписывали и заучивали подходящие к случаю цитаты.