Сергей Каратов - Тайны тринадцатой жизни

Недопатетики вообще не поощряли никакие траты бюджетных средств, да и небюджетных тоже, особенно на социальные нужды населения или развитие индустрии и сельского хозяйства. Это не означало, что выделенные средства тратились по назначению, тем не менее, они куда-то методично рассасывались.

Левые уклонисты, подбросившие идею введения твёрдого знака, по обыкновению, до конца свою затею осуществить не решились. Уклонисты вообще никакие свои замыслы воплощать и не намеревались. Им было достаточно обращать на себя внимание публики. Поступали они по принципу: прокукарекал, а там, хоть не светай.

Жорж Пихенько возвращался со старокачельского рынка, где продал пять ящиков яблок, семь мешков картошки и два мешка репчатого лука. Туда свезти дары сада-огорода помог давний знакомый Жоржа Вацлав Пшешков. Прежде Вацлав жил в Старой Качели, а после развода со своей женой Малгожатой, перебрался в Осьмушку. Тут ему было спокойнее, да и бывшая не так часто навещала. Грузовик Вацлава то поднимался по долгому склону, то снова катился с холма к низине, где посредине обязательно был построен мост, а под ним текла небольшая речка. Иногда их обгонял легковой автомобиль, иногда тяжёлая фура обдавала чёрным облаком выхлопа, напоминая осьминога, удирающего от мурены или акулы и выпускающего в лицо хищника чернильное облако. По дороге на рынок Вацлав рассказал, что его жена снова наезжала на него, а он долго не сдавался.

– А чего она хотела?

– Понятно чего… Кто теперь на неё, на кошку драную, польстится? Вот так периодически срывается с насиженного места и с неделю мне житья не даёт.

– Ну, и чем кончилось ваше свидание?

– Велела ехать в Старую Качель и вывозить оттуда её скарб.

– А что с квартирой будет?

– Пока закроем на замок, а она со мной поживёт в Осьмушке. Вот только кошку забирать не стану: у меня на них аллергия. А на жену у тебя нет аллергии? – хотел съязвить Жорж, но передумал.

На обратном пути Жоржу снова довелось встретить словоохотливого попутчика. Жорж не стал ждать пассажирского поезда и пошёл на товарняк, чтобы доехать в кабине тепловоза. Пихенько разговорился с машинистом, который взялся довезти его до Осьмушки. Машинист потрогал куртку Жоржа:

– У нас такие куртки дают локомотивщикам на два года, «гудковка» называется.

– У ваших, наверное, нутро меховое, а здесь набивка ватная, как у обычной телогрейки.

– Да нет, у нас тоже ватная набивка, – говорит машинист. – А твоя предназначена для кого?

– Для геологов, – Пихенько показывает на нашивку, где изображён геолог с рюкзаком и молоточком, шествующий по земному шару.

– Понятно, видимо, такая «гудковка» по многим отраслям распространена.

– Ну конечно, наши люди на любой работе «гудят».

В Усушке Смычкин оказался на церемонии награждения местных поэтов и прозаиков высокими литературными премиями года. В этих местах самым почитаемым святым оказался Юстиниан. Местные историки считали, что он был не императором, а одним из апостолов, к тому же считалось, что он был самым большим древнеримским писателем. Поэтому первую премию имени святого Юстиниана торжественно, под звуки духового оркестра вручали губернатору Грум-Гржимайло, наискось опоясанному широкой голубой лентой с серебряной звездой, затем почесть была оказана заместителю губернатора и главе Управы Усушки Демокриту, за книги, написанные ими в направлении нон фикшн, то есть, за мемуары. Потом премии вручали уже без бравурной музыки и бурных оваций. К тому же уехали представители средств массовой информации: тележурналисты и операторы с камерами, люди с микрофонами и магнитофонами, приехавшие из радиостудий. Уехали и редакторы журнала «Брандахлыст», и газеты «Старокачельские ведомости». Остались только по одному сотруднику новостных отделов газет «Тудэй» и «Сюдэй». Однако вручение премий ещё продолжилось, но теперь уже местным поэтам и прозаикам. Среди многочисленных названий литературных премий прозвучало одно, весьма насторожившее Смычкина. Дело в том, что член Президиума объявил о присуждении пяти литературных премий имени поэта Владлена Смычкина.

Убедившись на трёх награждаемых, что он не ослышался, Смычкин выскочил на сцену Дворца народной Ассамблеи, схватил микрофон и прервал церемонию гневным выступлением:

– Тогда как я, который не получил ни единой премии хотя бы в виде символических пяти шкробов, вы тут у себя без чьёго-либо ведома учредили премию моего имени. На каком основании? – спрашиваю я. Кто вас уполномочил выставлять меня на всеобщее посмешище, утверждая эту литературную премию? Все члены Президиума и особые почётные гости, сидящие за столом, обтянутым красным сукном, разом всполошились, начали шушукаться и выяснять, кто этот невыдержанный молодой человек, нарушающий столь представительное действо?

Администратор вызвал охрану. Кто-то из сидящих рядом с губернатором из подхалимских соображений громко выкрикнул: «Если умер, то незачем и на сцену выходить». Охрана вытряхнула у Смычкина документы и убедилась, что он не самозванец. Ему вернули красную куртку и красный берет и хотели этапировать до полицейской машины, но Смычкин не сдавался и, надевая на себя красную куртку, продолжал гнуть своё:

– Я пойду лично к Председателю и доложу ему, что вы тут вытворяете у себя на отшибе!

В Президиуме испугались при упоминании Председателя Старой Качели и быстро сменили тон разговора. Все поняли, что Смычкин не шутит. Тут же была отозвана охрана Дворца. Кто-то из учредителей литературных премий взял ответное слово:

– Конечно, вышло недоразумение, но в газете «Старокачельские ведомости» было написано, что Вы умерли, господин Смычкин, – Зная, какой Вы пользовались популярностью в народе, мы решили учредить премию Вашего имени. После того некролога прошло года два. Но если Вы не против, то мы, в виде исключения, можем вручить эту премию и Вам, как дорогому и почётному гостю Усушки. Губернатор Грум-Гржимайло согласно покивал головой со своего почётного места в Президиуме.

– Нет уж, если вручать мне премию, то самую денежную, то есть имени Святого Юстиниана.

– Хорошо, хорошо! – согласились организаторы мероприятия после короткого согласования с губернатором.

– Что касается того некролога, – не унимался Владлен, – то там произошла грубейшая ошибка. Да, я был в том автобусе, в котором кто-то взорвал бомбу. Но меня случайно записали в число погибших. На самом деле я отделался лёгким ушибом и ушёл своим ходом. А кто-то из пассажиров сказал, что лично видел Смычкина, а теперь его, наверное, увезли в морг. Журналист Сверчков из «Старокачельских ведомостей» не удосужился проверить в морге эти сведения и приписал меня к числу погибших. Потом они дали опровержение. Но вы его, как я понял, не читали. И решили, что я вот так вот, ни за понюх табаку, должен был коньки откинуть? Нет уж, дудки!..