Валерий Терехин - В огонь

– Опять опаздывает… Мадам не вылезает из парикмахерской!

Наконец появилась она , стройная, подтянутая, одетая скромно, но с нарочитым изяществом, по грустному опыту прежних встреч в тьмутараканских засеках, давно предугадываемая… Едва поздоровавшись, распахнула глаза, прицеливаясь. В голове мутило после рюкзака, ныли изнеможенные плечи. Еле-еле вякал что-то невнятное в ответ на её заходы.

Завязалась натянутая беседа, пересыпанная фигурами вежливости. Пришлось говорить с неподдельным интересом самому и выслушивать стандартные, словно списанные из телесериала реплики. Работал как говорящий автомат, выуживал из нейроновых закоулков памяти всё новые сочетания слов, высчитывал нюансы, подслащивая общение очередным тонким комплиментом. Уши резали эллипсисы, многозначительные недоговорённости, случайные тыканья и всё больше тревожили наведенные на него амбразуры чарующих агатовых глаз. Он уже готов был приступить к трогательному до тошноты объяснению, в какой очередности подавать DVD-диски в дисковод старенького ноутбука с колонками, как вдруг она порывисто встала и, словно не замечая его, принялась с грохотом расшвыривать стулья, сдвигая их в нестройные ряды. Усвоенное из книг старомодное воспитание погнало его вперёд, он потянулся к ней, чтобы помочь, но не укладывался в такт её раздраженных движений, она опережала его и выкладывала стулья веером, а он лишь успевал удерживать их от падения.

«Навязывает чувство вины. Знаю, чего хочешь сказать… Неужели ты не видишь, что я сама расставляю стулья? Ведь это должен делать ты, и всегда любую работу будешь выполнять ты, если захочешь, чтобы я принадлежала тебе…»

Ошеломленный этой стремительностью, он так и не дотянулся до последнего стула из тех, что с натужным скрежетом вертели по линолеуму её ловкие руки. Развернув античный полукруг, она вновь обратила на него свой исступленно-нежный взор. Он отпрянул. Сердце опять сжалось. Вспомнил вдруг несбывшуюся юность. Как катал из цеха огромную тележку с часами в ОТК, а оттуда такую же, назад с декотажем. Как прижималась к нему в лифте ненасытная нормировщица, с которой составляли по досужему мнению товарок «комплект». Как ела бесстыжими зелёными глазами, удивлённая, почему молодой до сих пор не раскувался…

«На презентации без напарницы не обойтись: разводящая сидит за плеером и вовремя тыкает пальчиком в кнопку дисковода, иначе провал… Дай-ка подыграю ей, подпихну поближе свою психологическую ловушку, благо у меня их много… Да, да, ты неотразима, меня построила, путь из провинции в Москву открыт и со следующего захода берёшь своё…

Не буду ей мешать, выйду куда-нибудь, ну, хоть по нужде. Пусть доплетает стульчатую сеть, подсоединяет звуковоспроизводящую систему к проектору, проверяет её. С шоу-программой легче сплотить поредевшие читательские ряды. А когда вернусь, объясню порядок просмотра номеров, нюансы захода в меню DVD-диска и перехода внутри него через Song Selection на следующую страницу без опасения соскользнуть в меню ноутбука. Не то запутается, заплутает в панели управления, программа зависнет, и пока будем перезагружать Windows и выгребать заново на нужный хит Deep Purple, народ заскучает».

Но оправиться не удалось: в занавешенном сумраке коридора наткнулся на клейкую директрису, блестевшую ждущими травянистыми глазками. Начальница без церемоний заворошила чужое бельё.

– Знаете, Алле Эдуардовне уже пятьдесят два… вы не поверите, целых пятьдесят два года!.. И что это на неё нашло? Работать она не любит, а тут за стулья взялась! Вечно придёт никакая, делать ничего не хочет, замечаний не терпит, наденет наушники и спит за столом, а ежели тронуть, бесится…

Приходилось слушать. Он не перебивал, лишь бы время текло и до мероприятия ни та, ни другая не сбежали по магазинам, не растворились бы в SPA-салонах, процветавших в городе всеобщей нищеты.

– … А детей она мужу не рожала, вот и завёл себе другую, уже здесь, когда переселились из Ташкента… А эта что?.. Ужина от неё не дождешься… Муженёк забежит от другой и убирает квартиру, моет полы, стирает ей лифчики, гладит юбки, а она смотрит симфонический концерт…

Застыв в нелепой позе, выражавшей неподдельный интерес, он и не пытался выпутаться из незримых пут, оплетавших его со всех сторон. Уповал сейчас на собственное долготерпение, позволявшее ему пробираться сквозь лабиринты чуждых материальных миров и идти вперёд дальше в полном одиночестве по одному ему ведомой дороге.

Хозяйка не унималась и, вцепившись в локоть, накручивала:

– … У нас Аллу Эдуардовну не любят… И она всех ненавидит… Знаете, как она на моих сотрудниц орёт? Стёкла звенят! Однажды попросила её полы вымыть, у нас ведь для уборщицы ставки нет, а она мне заявляет: «Лень – это двигатель прогресса!..» А когда пригрозила уволить, визжала, как резаная, и расколола шваброй унитаз…

На его счастье тяжело дышавшую директрису окликнули из холла.

«Сама уж вся затекла… Ты тоже хорош, вышел по нужде, вот и иди. Нечего слушать осоловелый поток сознания».

Директриса перевела речь на другое, через секунду кому-то бойко выговаривала, но, уходя, обернувшись, отработала назад:

– Ни ступить, ни молвить не умеет эта провинциалка!..

Он ещё мгновение прорывался сквозь пелену чужой враждебной деформированной логики.

«А подчиненные винят во всем тебя… И каждая не преминет швырнуть листок с заявлением об увольнении в лицо, а через неделю льстиво улыбается у двери в кабинет, потому что некуда деваться в городе, где все друг друга знают…».

Солнечный всполох прорезался сквозь небрежно задёрнутые занавеси. В холле объяснялись на повышенных тонах: руководство ругалось, и о нём забыли. Но побыть в одиночестве не удалось: неведомая сила потянула назад, и ноги поволокли его на свет чарующих карих глаз.

«С Поволжья, видать, предки степняки, половцы, гордый народ… И почему для них, красивых, видавших виды и столько лет выгребавших силы и эмоции из мужа и поклонников, гастролер из Москвы так много значит?»

Думая это, он бубнил ценные указания, натаскивал, как засовывать контрафактные дивидишки в дисковод, чтобы не поцарапать, а она всё прельщала его, обволакивала незримым приворотным саваном. Он, восхищенно не отрывая от неё глаз, упивался её (как ей, наверно, казалось) прекрасным лицом и потихоньку подстраивался под навязываемый дискурс: глушил голос, говорил тихо, слова застревали в горле и с трудом соскальзывали с языка.

«Пусть думает, что волнуюсь, потому что она рядом…»

Наставляя шикарную напарницу о продолжительности пауз между номерами прародителей хард-рока, он незаметно перекачивал в медленно заполнявшуюся оперативную память местной примы льстивую мысль, которая вскоре должна была прорезаться в её сознании… Да, он будет заполнять вынужденные паузы байками о быте и нравах покойных рок-звёзд, но все будут упиваться движениями её грациозных рук, созерцать манипуляции изящных пальцев, шлёпающих по клавишам, наводящих курсор на нужную опцию.